»  Замок Короля Страха: Личные апартаменты

Тварь была очень древней. Не один век она существовала среди живых, питалась их страхами и надеждами, а через это – и жизнями. Она помнила многих, очень многих. Кто-то был сильнее, кто-то слабее, но, в конечном итоге, страху оказывался подвластен каждый. И даже лич, которого она сейчас вела во тьме. Твари было несложно обнаружить то, чего он боялся. И сейчас, пока они шли в тенях, Тварь прислушивалась к нему. Не к телу, потому что неумершего в нем уже не было, но к сознанию, к памяти. Много интересного хранила эта память, и Тварь с увлечением рылась в ней, как, бывает, нищие роются в куче хлама. Какие-то воспоминания она откидывала сразу, другие же примеряла на себя, запоминая все некогда пережитое слепым магом. Тварь была жадной и воровала не только чужие жизни, но и чужой опыт, чужую память. Это было интересно само по себе, однако со временем Тварь научилась выискивать в чужих воспоминаниях кое-что еще, помимо страхов. И пока они медленно продвигались от жизни к смерти, она, как и ожидалось, нашла…
…Здесь было много живых, и Твари хотелось забрать каждого, но она пришла сюда не за ними, и старалась об этом помнить. Эти создания, которых никто, кроме Твари, не назвал бы живыми, в конечном итоге должны были стать приятным дополнением к другому, гораздо более интересному существу, которое и послужило причиной ее появления здесь.
- Государь ждет вас. Идемте.
Тварь, принявшая облик Андраша, обернулась на голос. Улыбнулась – искусственно, мертво, так, словно усердно растягивала губы резиновой куклы. Ее пригласили, а большего сейчас было и не нужно. Тварь кивнула и протянула руку пришедшему за ней слуге.
- Веди.
Тот вздрогнул и скривился, но выбора у него не было, и он принял протянутую руку. Тварь пошла за провожатым медленно, приноравливаясь и к его шагу, и к необходимости самой передвигаться на двух ногах. Это было неудобно для нее, привыкшей к бестелесному существованию, и удавалось ей плохо. Шаг получался механическим, излишне резким, дерганным. К тому же Тварь забыла про улыбку, и губы ее все еще были приподняты над зубами в том, что и оскалом-то назвать было нельзя. В человеческом теле Тварь могла бы показаться жалкой, любое тело было слишком тесно ей и это сразу же бросалось в глаза, но тем, кто видел ее сейчас, мысли о несуразности облика в голову не приходили. От существа, натянувшего на себя облик Андраша, как тесное платье, исходило четкое ощущение и не страха даже, а немого ужаса, который, словно навязчивый запах, лип к коже, проникал сквозь нее и затаивался чуть ли не в костном мозге. Придворные Короля Порока, встретившиеся им, жались к стенам, стараясь держаться подальше от Твари. А она выискивала и нащупывала те ниточки в их сознании, за которые могла бы с легкостью увести их куда угодно. В любой кошмар.
Они уже почти пришли, когда слуга, державший Тварь за руку, не смог больше терпеть и слабо заскулил от скрутившего его страха. И Тварь потеряла над собой контроль. Слишком много легкой добычи, слишком большое искушение.
Тени, подрагивавшие на стенах, удлинились и вытянулись. Казалось, что они вдруг приобрели глубину и плотность, ожили и потянулись к придворным, которые замерли поближе к стенам, стараясь держаться подальше от странного гостя их государя. Тени всасывали в себя визжащих созданий, сжимали их в себе, и чужие тела ломались с отчетливым мокрым хрустом. Некоторые пытались бежать, но поскальзывались на крови или спотыкались об оторванные тенями части тел. Падали, ползли, воя от ужаса, но спастись им все же не удавалось. Слуга, который уже давно никуда не вел Тварь, кричал и дергался, пытаясь вырвать руку из ее крепкой хватки. Он так сильно хотел убежать, что еще немного и, как зверь, попавший в капкан, наверное, сам отгрыз бы себе кисть, лишь бы обрести свободу. Но Тварь вспомнила о нем раньше. С неожиданной силой она отшвырнула его от себя, и несчастный влетел в ближайшую дверь, выбил ее собой, растянувшись на полу у ног своего короля, тихо подвывая от ужаса и боли. А Тварь, украденный облик которой заметно «поплыл», вошла следом.
На миг в комнате воцарилась тишина, на фоне которой неестественно громким показался стук упавшего на пол блокнота. Маленький секретарь, увидев гостя, не справился с дрожью в руках и не смог его удержать. Он смотрел на Тварь пока что молча, как и все остальные слуги Короля Порока, но глаза его становились все больше и больше, лоб и лысина покрылись блестящей пленкой испарины. Губы маленького человечка посерели и, казалось, слушались его не лучше рук, когда он пытался выдавить из себя слова:
- Это… это…
Глухой звук упавшего на пол тела заглушил то, что он пытался сказать. Камергер Его Величества, оказавшийся ближе всех к Твари, не выдержал давления ужаса, исходящего от нее, и потерял сознание. Не удостоив его и толикой внимания, Тварь шагнула вперед. Теперь это существо выглядело таким, каким было создано – бестелесное призрачное нечто, при взгляде на которое каждый видел лишь свои собственные, самые глубинные страхи. И пленник ее, тот, кого она все это время вела за собой незримым, тоже стал виден. Андраш стоял за ней неподвижно и очень ровно. Руки его были прижаты к груди, сшитые с нею раскаленной цепью, которая, извиваясь, словно живая, во многих местах пронизывала его тело насквозь. Одежда лича вварилась в кожу там, где цепь касалась его, а ошейник был сжат настолько туго, что дыхание выходило с хрипящим присвистом сквозь невольно приоткрытые губы. Лицо неумершего побледнело больше обычного и как-то заострилось, кожа натянулась, и обугленные дыры выжженных глаз казались теперь еще заметнее. Он был без сознания и тело его держалось вертикально только за счет силы Твари, которая, на миг замерев в дверном проеме, темным облаком качнулась вперед, и стоящих на ее пути слуг разметало по стенам.
- Ты сам пригласил меня, Асмодей, - Тварь не могла улыбаться, но в голосе ее, бесполом шелесте, отчетливо слышалась усмешка, - А теперь я приглашаю тебя. Пойдем со мной.
Это древнее существо казалось неуязвимым, и лишь немногие могли бы вспомнить, что избавиться от него было, в общем-то, довольно просто. От Твари можно было откупиться и те, кто знал об этом и смог преодолеть страх, так и делали. Возможно, стоящий посреди комнаты демон помнил об этом, а возможно и нет. Но в последнем случае, судьба его обещала быть очень незавидной.

- Куда? – переспросила Тварь и колыхнулась, как знойная дымка над дорогой в жаркий день.
Колыхнулась и замерла. На какой-то момент ей показалось, что замок этот жив, а потом – что жив больше, чем его хозяин. Впрочем, даже если и так, Тварь это не волновало.
Вокруг было много страха, он накатывал горячими волнами, и она вбирала его в себя, всасывала до тех пор, пока не накопила достаточно для того, что задумала. А задумка у нее была простая – если не удастся уговорить демона, всегда можно увести силой. В силу свою Тварь верила безоговорочно и даже то, что она, по сути, принадлежала Астарту, другому демону, ничего для нее не меняло. 
Крики, хрипы и стоны отражались от стен, усиливались в бесконечности переходов и затихали, чтобы возродится вновь, но уже из других глоток. Люди и не люди умирали, сходя с ума от ужаса. И сложно было сказать, кому повезло больше: тем, кого разорвали тени, или тем, у кого от напора страха просто не выдержал организм. Немногие выжившие или пока еще живущие расползались в разные стороны, не особенно задумываясь о направлении. Главное – подальше отсюда. Но большинство все-таки подтягивалось к покоям государя, ибо даже сквозь пелену страха и боли они понимали, что Король просто так не дастся и, наверное, что-то предпримет. Знать этого они, конечно, не знали, но очень надеялись. А поэтому криков, визгов и прочей радости у королевской спальни было больше. До этого момента.
На окровавленных, смятых и стертых пережитым ужасом лицах проступила печать странной, так несвойственной им умиротворенности. Из перекошенных ртов больше не доносилось ни звука, только редкие вздохи восхищения сглаживали внезапно воцарившуюся тишину. Слуги Порока сбились у открытой двери – те, кто успел к ней подползти, а те, кто не успел, толкались сзади на жалких культях, оставшихся от рук и ног. И все – молчали. Молчали и не могли отвести глаз от Твари, которая тварью быть вдруг перестала…
Он стоял посреди комнаты и в кричащей роскоши королевской опочивальни выглядел совершенно неуместно. Впрочем, тем, кто сейчас смотрел на него, сама эта роскошь казалась теперь безвкусной и грубой, по сравнению с его простотой, чистотой и ясностью. В самой фигуре его чувствовалась литая сила, подобная пламени или солнечному свету. На прекрасном, юном и одновременно как-то по эльфийски древнем лице – улыбка. В глазах – понимание такое глубокое, какое не доступно ни одному человеку. Понимание, принятие и ни капли осуждения. А за спиной слепяще белым – крылья. Шесть крыльев, как и должно быть у таких, как он.
Тварь накопила много силы, поэтому все скопировала очень точно – так, как видела в чужих мечтах, мыслях и желаниях. Этот облик ей попадался часто, и называли его по-разному – Либбиил, Исрафил, Рафаил. Выглядел он тоже не одинаково, поэтому Твари пришлось взять некий собирательный образ и вдохнуть в него жизнь. И, судя по реакции изувеченных слуг, это у нее получилось.
- Туда, где тебя простят и примут, - Тварь, которая больше не выглядела Тварью, протянула демону руку.
В создание этого облика она вложила очень много сил и настолько сосредоточилась на его поддержании, что забыла обо всем остальном. За ее спиной тени снова становились тенями, скрученных страхом слуг Порока постепенно отпускало, а лич, все это время стоявший рядом с дверью, медленно сполз по стене. Цепи и ошейник больше не горели и не двигались, а с первым же глубоким, ровным вздохом, слетевшим с его губ, они начали очень быстро покрываться ржавчиной.

…Они встретились на пороге полуразвалившегося дома, в котором когда-то родился Андраш. Сумасшедший мальчик сидел у лежавшей в пожухлой траве двери и пел. И сладковатый запах гниения, плотным облаком окутавший дом, ничуть не мешал ему. Там внутри жужжали мухи. Судя по звуку, очень много мух. И что-то скрипело тихо и мерно. Там пахло мертвой кровью, гнилой плотью, мочой и дерьмом. Там, на крепкой веревке, привязанной к одной из потолочных балок, уже не первый день висело тело сестры Андраша. Опухшее, вздутое на жаре, неузнаваемо изменившееся под действием гнилостных газов, распиравших ее изнутри. Лич хотел бы смотреть, видеть ее, пусть и такую, но глаз больше не было. А был этот мальчишка, который теперь вел его обратно, сквозь всю прожитую жизнь, назад к этому дому, к этому запаху, к этим звукам, к мертвой женщине, подвешенной под потолком. Тот, кто в начале пути сказал: «Я – причина», теперь показал ему правду. Тот, чей облик натянуло нечто, уродливо смешав его со всем, что только смогло найти в памяти лича, теперь снова стал просто воспоминанием. Как и все остальное…
…Первый свободный вдох лег на язык отчетливым привкусом крови. В уши рванулся чужой смех – раскатистый, громкий, безумный. Смех, больше похожий на рев. И губы Андраша дрогнули, приподнялись самыми уголками в намеке на улыбку, на которую сейчас не было сил. Тонкости ускользали от размытого болью сознания, и ему показалось, что он узнал его даже раньше, чем почувствовал запах. Астарт…
На смену места дислокации лич просто не обратил внимания. Оглушенное болью сознание грозило в очередной раз отключиться, и слишком многое надо было успеть до того, как это произойдет, чтобы отвлекаться на такие мелочи. К тому же Король Страха был по-прежнему рядом и его тварь тоже. А большего сейчас было и не нужно. Ну что, Государь, продолжим веселье? 
Дробящееся эхо чужого хохота перекрыло тонкий свист внезапно уплотнившегося воздуха. Они пронеслись по коридорам дворца, поднялись из подземелий, спустились из тех комнат, к которым ранее были привязаны, и теперь все были здесь. Неприкаянные, голодные духи, бесплотные убийцы, благодарно принимавшие от лича силу.
Первой неладное почувствовала Тварь. Она все еще стояла неподвижно, все еще «держала» принятый облик, сомневаясь в реальности вдруг возникшего здесь Хозяина. В отличие от Андраша, Тварь ориентировалась не столько на внешние проявления, сколько на ощущение внутренней силы, а у этого существа, по всем признакам – Астарта, как раз силы Астарта и не было. Поэтому Тварь колебалась, решая, что предпринять. И упустила момент. 
Когда голодные духи потянулись к ее сознанию, единственному, за что ее, бестелесную, можно было зацепить, она мгновенно потеряла облик и завизжала. Визг этот, невыносимо громкий, взорвался в комнате, как бомба, ударил по стенам, зазвенел в оконных стеклах, которые тут же покрылись трещинами. А неприкаянные ниточка за ниточкой растаскивали суть Твари, разматывали, как клубок, чтобы сплести из чужого сознания подобия собственных жизней. Воздух вокруг Твари теперь был похож на туман, он дрожал и стягивался вокруг нее все плотнее, словно замыкая существо в призрачную клетку. Тварь понравилась бесплотным убийцам, и они развлекались вовсю, пока она размытым черным пятном пыталась просочиться сквозь пол.
И тот, кого Андраш не без оснований принял за Астарта, так же не избежал внимания неприкаянных. Но оно было поверхностным, потому что большая часть сил лича ушла на Тварь. Голодным духам очень хотелось растащить демона по частям, но пока они вынуждены были ограничиваться малым - вокруг Порока в бешеном вихре крутились только обрывки его одежды, да на теле его в самых неожиданных местах расцветали синяки и царапины.
Тем временем слуги демона резво расползались подальше от спальни. Камергер бросил прикидываться мертвым и кинулся к дверям, в которых и застрял вместе с секретарем. От пережитых волнений лысого малыша совсем замучила отрыжка, но он этого уже не замечал. Ни один из них не желал уступать, оба с диким рвением одновременно пытались протиснуться в дверной проем. Они страшно ругались, но в общем грохоте и визге этого было уже не слышно.
А неумерший по-прежнему сидел, привалившись спиной к стене. Цепи истлели на нем окончательно, ошейник пеплом осыпался на плечи и грудь. Глубокие ожоги горели болью, усталость и слабость измученного тела брали свое, но он улыбался все той же едва заметной улыбкой. А с потолка на весь этот балаган сверкающим дождем сыпались хрустальные осколки от некогда существовавшей там люстры.

Андрашу казалось, что он не в покоях Короля Страха, где должен быть, а будто во сне, где все плывет и не от прикосновения даже, а от одной только мысли, где нет ничего статичного и быть не может. Дикое ощущение. И в другой ситуации оно могло бы быть даже занятным, но не сейчас.
Визги поглощаемых демоном неприкаянных перекрыли для лича крики убегающих людей. И через них, через голодных духов, он чувствовал ту ненасыщаемую пустоту, в которой они исчезали. Пустоту смутно знакомую, словно раньше ему уже приходилось сталкиваться с подобным, но… не так открыто, не так явно.
И снова попытка вытянуть эту ниточку, вспомнить то, что было как будто на поверхности не удалась. Образ ускользал, утекал сквозь пальцы и сквозь мысли. А то, что осталось, было просто памятью ощущений – раскаленный от зноя воздух и жирный вонючий дым, чужая боль, чужие страхи и опустевший город, гниющие заживо тела, отбросы под ногами и… Томас.
Вот на нем, на Томасе, на живом филактерии Андраша, все и заканчивалось. Любые попытки понять, прийти в себя, вернуть ощущениям хоть какую-то четкость обрывались именно здесь. Потому что медленно, очень медленно вновь натягивались те призрачные ниточки, что связывали их, живое и мертвое. Натягивались и крепли, превращаясь в канал, по которому Андрашу сейчас надо было отдать. Отдать боль, отдать раны, отдать слабость и беспомощность. А ему там, где-то очень далеко, надо было это принять и не умереть в принятии.
Крики и стоны, звон битого стекла и треск рушащейся мебели, топот бегущих людей и насыщенный запахом крови воздух – все это растворялось и исчезало в постепенно менявшемся восприятии Андраша, который сейчас уже чувствовал не эту комнату со всем ее невозможным бардаком, а другую – узкую и тесную, темную и душную. Комнату, в которой не было ничего кроме зашторенного окна, голых стен и кровати, на которой бился в судорогах старый, страшно исхудавший человек, а маленькая рыжая девушка пыталась удержать его и все просила о чем-то так жалобно, так настойчиво. Томас. Андраш видел его теперь, чувствовал через него и знал, что еще немного – и ему самому предстоит пережить точно то же самое. Это надо было перетерпеть, чтобы раны затянулись, чтобы руки из бесполезных кусков окровавленного мяса снова стали руками, чтобы тело, наконец, восстановилось.
Андраш не заметил внезапно наступившей тишины, не слышал чужих шагов. Здесь, в этой комнате осталось только его тело, все мышцы которого вдруг напряглись, судорожно сжались пальцы, острые ногти насквозь пронзили ладони. Дыхание с присвистом выходило сквозь стиснутые зубы, на шее и на лбу вздулись вены, тело, как электрическим током, прошивало мелкой дрожью. Выжженные цепью раны постепенно затягивались, но боли лич почти не чувствовал. И все, что было для него реально сейчас – это единство с тем, кто вот уже шестое столетие носил в себе его душу.
Единство, прерванное неожиданно резко и болезненно. И сразу вспыхнул четкостью мир, в котором не было больше Астарта, но был другой, чей голос лич узнал мгновенно и улыбнулся:
- Асмодей.
А еще через мгновение протяжно и мягко, так, словно это было особого рода комплиментом, вполне честным и искренним:
- Сука…
Когти демона глубоко вонзились в одну из выжженных дыр на плече слепого мага. С уголка губ неумершего тоненькой струйкой стекала кровь, превращала улыбку в рану, в кровавый оскал. Андраш чуть склонил голову набок и, с трудом шевеля немеющими губами, неожиданно четко сказал:
- Ты бы лапку-то убрал, а то больно, знаешь ли.

Боль уходила медленно, нехотя разжимала когти, стекала с тела, как вода – по капле. И глубокие ожоги, сквозные дыры на руках, груди и плечах слепого мага почти затянулись, не осталось ничего, кроме шрамов – гладких, ярко-красных пятен на мраморно белой коже. Память, но очень короткая. Еще пара часов и не будет их, этих следов. На Томасе они останутся, а на Андраше – нет. Каждому свое: одному жизнь и боль, а второму – смерть и пустота.
Прикосновения демона не были неприятны неумершему, хуже – они были ожидаемы. Что-то подобное уже было когда-то очень давно, а теперь вот повторялось. И улыбка Андраша меняла оттенок, становилось усмешкой, но без презрения или, тем более, отвращения. Усмешкой, неожиданно горькой. Асмодей… Все те же игры, все те же маски. Ты не меняешься с годами, ты – все тот же капризный, избалованный ребенок, некогда так удививший меня в мертвом городе. А сейчас… Делаешь тоже, пахнешь также и внутри по-прежнему мертв. Как и я, впрочем. Пустота, Асмодей. Мертво не то, что не дышит, но то, что не меняется. Кто знает об этом лучше нас, а? Мысли не ранили, уже нет, они были привычны и не могли породить ничего, кроме легкого оттенка горечи и… пожалуй, скуки.
Оживало время, оживали мертвые слуги демона, шевелились, шуршали, шептались вокруг. Хрустели битым стеклом под ногами, трещали раскрошенной мебелью, суетились, в ожидании хозяйских распоряжений. Они немного забавляли лича именно этой пародией на жизнь, - игрой, но какой старательной. Верили сами? Все может быть.
Кости на руках срослись, восстановились мышцы и кожа, и Андраш, опираясь о стену, смог встать. Медленно и осторожно, потому что слабость все еще оставалась и была довольно ощутима. Его заметно покачивало и чтобы стоять ровно приходилось опираться ладонью о стену. Кровь все еще шла горлом, багряными струйками расчерчивала подбородок, срывалась тяжелыми каплями на усыпанный хрусталем пол. Лич свободной рукой собрал ее и слизнул с кончиков пальцев, не особенно задумываясь о том, что делает. А когда с потолка грохнула люстра, брызнув вокруг сверкающими осколками, он только скривился от слишком резкого звука. А потом обернулся на чужой смех и улыбнулся, едва заметно и устало.
- За тряпки твои прости, так получилось. На счет моих выродков… Скажем спасибо, что они не испортили тебя, как ту погань, что ты сожрал. Хотя, - тут усмешка стала чуть более явной и заметно отразилась в голосе, - «испорченным» ты бы нравился мне больше, не скрою.
На замечание о том, как он выглядит, лич только дернул плечом и тут же покачнулся. Ругнулся сквозь зубы, но по-прежнему остался стоять.
- Скоро будет лучше.
Скоро, но не прямо сейчас. Стоять становилось все труднее, и Андраш привалился спиной к стене. Ему хотелось лечь, хотелось тишины и покоя, а потом – крови. И вообще-то можно было уйти и организовать дома все то, чего хотелось, если бы…
…Если бы не одно дело. Эта встреча была случайностью, но случайность эта оказалась очень к месту. Было кое-что, что надо было закончить давным давно. То, что тянулось за Андрашем уже не первое столетие, не осознанное, являлось во снах, принимая дикие образы - то, что из его сознания вытащила на поверхность тварь Астарта. Это нужно было завершить. Если получится – сейчас.
- Ладно, Асмодей, - голос Андраша был теперь уже просто усталый шепот на выдохе, - порезвились и будет. Есть у меня к тебе… просьба, наверное. Но это долгий разговор. И с учетом моего состояния, было бы очень неплохо, если бы ты организовал другое место кроме пола, куда можно было бы присесть.

Вывороченная на изнанку, изнасилованная Тварью память раз за разом подсовывала Андрашу одну и ту же картинку, одно и то же лицо, один и тот же взгляд – последний. Через всю толпу, поверх немытых всклокоченных голов, словно сшитые незримой нитью - две пары глаз одинаково зеленых. Иней безразличия – для других, а для них, тех двоих, которые тогда еще жили, глаза друг друга были как открытые раны, взгляды – и не боль даже, не прощание, но память. Губы их растягивала жуткая вымученная улыбка, а взгляды кровоточили невысказанными словами. «Я вернусь» – его, «Я дождусь» - ее.
Больно вспоминать. Смешно до тошноты, до удушья. Но – надо. И надо было рассказать. Не все, конечно же, но какую-то часть. А изнутри поднималось холодное «нет», как последняя защита. Оно было тихим, как дыхание, почти неуловимым, но ложилось на губы лича нерушимой печатью, превращало язык в камень. Нет. Не «не могу», не «не хочу», а именно – нет.
И дело было даже не в Асмодее - на его месте мог оказаться кто угодно и это не имело бы никакого значения. Дело было в Андраше, в его жизни, в том, что от нее осталось. А осталось вот это «нет», твердое, как сталь, и призрачное, как тот туман за окнами, которого лич не видел и не ощущал. Это «нет» было как тюрьма. И что-то в самом Андраше, быть может то, что породило это «нет», никак не желало, чтобы у тюрьмы была дверь, а то, что заперто, обрело возможность и не побега даже, но признания в собственном существовании.
- А?
Поглощенный собой, Андраш по началу не понял вопроса демона. Он казался таким незначительным, этот вопрос, но все же заставил отвлечься от воспоминаний.
- А, это, - тень усмешки скользнула по его губам, - От Астарта. Был, можно сказать, в гостях. Хорошо пообщались. Памятно.
Стена, на которую опирался слепой маг, была слишком слабой преградой. Он слышал каждое движение копошившихся за ней придворных, каждое их слово, каждый вздох. И по мере того, как уходила слабость, усиливалась жажда убийства. Она поднималась из глубин разума лича, растекалась по крови холодным огнем, сладкой болью отдавалась в зубах. От нее сводило челюсти, рот мгновенно наполнялся слюной, покалывало кончики пальцев. Убивать сейчас Андрашу хотелось, как никогда. Долго убивать. Со вкусом. Медленно. Так, чтобы убийство это было искусством, и так, чтобы одновременно с тем оно было зверством.
На фразу Асмодея о девках слепой маг попросту не обратил внимания. Он вдохнул поглубже и медленно выдохнул, а потом сжал кулаки так сильно, что из под многочисленных колец заструилась кровь. Боль прошила кисти десятками крошечных молний, и это помогло частично взять себя в руки. Андраш разжал пальцы, все так же медленно, потом протянул руку, нащупал спинку предложенного стула и сел.
Молчаливое, но твердое внутреннее «нет» мешало говорить, сковывало немотой, но знать сейчас было важнее. Неумерший начал рассказывать, и собственный голос, резкий, сухой, холодный, казался ему чужим: 
- Как ты знаешь, я родился человеком, рос в семье людей, в мире людей. И у меня была сестра. Она повесилась через год после моей смерти. Может быть – сама, может быть, ей помогли, узнать я тогда так и не смог. Потом это стало неважно. Важным оказалось другое. А именно – возможность того, что она не умерла. То есть физически умерла, тело ее мертво, а сама она…
…Упырь. Существо и не без души даже – хуже. С гнилой душой, сгнившей душой. Мерзость и падаль из последних, из тех, что нигде, даже в серых пределах не находят себе места. Потому что нет места таким существам – гнилье из гнилья. Мразь. Андраш на дух не переносил упырей. Если встречались – давил походя, как люди комаров или тараканов давят. А через сны звучал, как зов, ее голос. Пустой. Мертвый. Невыносимо голодный. Голос Ампэро. Голос упыря.
Пауза была короче, чем вздох, и завершилась быстрее, чем одна мысль сменяет другую, но неумершему она показалась невыносимо долгой, потому что слова теперь как никогда были тяжелы, срывались так, словно он рвал их из ошметков собственной души.
- …В общем, мне надо знать, что с ней произошло, Асмодей. Среди моих, как ты выразился, «выродков» ее нет. По крайней мере, я ее там не чувствую. Искал. Хорошо искал. Но - безуспешно. Сможешь помочь?