» Бар "Битая масть"

Гипнос не ожидал, что они дойдут так быстро, точнее он был не прочь погулять по улицам, промокая под ливнем. Любил онир дожди, обычно многие интересные события происходят за пеленой воды. Да и дождь – это время размышлений.
Когда они подошли к жилищу, хотя назвать этот дом жилищем не совсем правдиво, ибо это был скорее замок, Гипнос даже на него не взглянул. Архитектура мало его интересовала, ему более были близки чужие внутренние миры, их сны, прекрасные и скучные, захватывающие и убогие.
Ануш вела мужчина по коридорам своего дома, и видимо ей это доставляло большое удовольствие. Гипнос про себя отметил сей факт, ведь никакая информация не бывает лишней.

Неет, все это слишком скучно. Скоро засну от этого ненужного блеска и роскоши. Лучше бы вам удивить меня чем-то, леди, или я буду крайне разочарован.
Тут они зашли в огромную гостиную, мужчина оценил конечно убранство, но не более.

О, вы снимаете с меня плащ… Не слишком ли рано, ma chere? Я бы предпочел неторопливую игру, она приносит больше удовольствия, так как желание обостряется, а эмоции бьют через край. Но ладно, я ведь говорил, что сегодня вы хозяйка, не стоит разбивать эту атмосферу. Я жду вас…

Пока Ануш не было, Гипнос вальяжно улегся на диван, подпирая голову правой рукой, которая затерялась в вечно растрепанных, даже, несмотря на дождь, волосах. Он потерся босыми ногами об обивку, и улыбнулся, материал был приятный на ощупь. Онир расслабился, чуть прикрыл красные глаза, казалось, будто он уснул, но все было не так – мужчина ждал.
Где же ты Ануш? Я так и уснуть могу.
Гипносу было хорошо.

Отредактировано Гипнос (2010-04-12 18:38:55)

Гипнос даже не обратил внимания на зашедшего парнишку - он не представлял никакого интереса для онира. Мужчина взял с подноса яблока и осторожно надкусил, аккуратно оторвав лишь кожицу. Почему-то ему не нравилось просто есть какой-либо фрукт, он медленно снимал тонкий слой кожуры и лишь потом надкусывал, ощущая, как струится сок по губам. Вскоре пришла и хозяйка дома, принеся сухую одежду.
Как же это мило с вашей стороны...

-Надеюсь,вы не скучали в моё отсутствие? - Гипнос в ответ лишь потянулся, выгибая спину, а потом отрицательно помотал головой.
- Ну что Вы, я терпеливо ждал. К тому же я восхищался убранством Вашего дома. Я поражен! У Вас великолепный вкус! - после сих слов онир взял предложенные вещи. Они были приятны на ощупь, ткань безусловно была наивысшего качества. Еще пару секунд мужчина наслаждался мягкостью материи, а потом резко встал, с видимым удовольствием переминаясь с ноги на ногу.

- Я смущен, моя королева... Надеюсь, Вы меня не съедите, - смущения конечно Гипнос отродясь не чувствовал, но амплуа обязывает, не так ли? Онир расстегнул ремень, звякнувший при этом, и бросил его на пол, зная, что Ануш ничего на это не скажет. Молния на брюках медленно, наверно даже чересчур медленно, поползла вниз. Мужчина придержал штаны руками, не давая им упасть с узких бедер, и насмешливо посмотрел на Ануш. Хотелось подразнить, он ведь видел ее взгляды. Тонкие пальцы отпустили ткань и брюки спали. Но так было не совсем интересно, поэтому Гипнос быстро одел принесенные суккубом штаны.
Я хочу, чтобы ты попросила, Ануш...

Предложенный халат онир одевать не стал, просто вновь лег на диван, положив голову на колени девушки.
Все будет не так просто, как ты думаешь. Иначе смысла нет

-Мой друг,вы словно созданы для того,чтобы носить шелк - Гипнос усмехнулся.

- Богиня, я сейчас в конец засмущаюсь и зальюсь румянцем, словно девица, - при этих словах он прикрыл глаза, будто стесняясь, а улыбка из хищной превратилась в застенчивую. Он ведь собирался сегодня быть жертвой. Невинной и неопытной, робеющей перед Ануш.
Онир принял бокал, просто держал его в тонких пальцах, задумчиво стуча ногтем по стеклу. Пить он не любил, затмевает рассудок, а чтобы победить, нужно всегда иметь ясное сознание. Но обижать хозяйку нельзя, поэтому Гипнос лишь сделал вид, что отпивает.
- Просто восхитительно! Никогда не пробовал ничего вкуснее! Не поделитесь рецептом?

-За прекрасные и чудовищные воплощения наших желаний,мой Гипнос. За сновидения и их посланников.
- Ах, ma chere, что за чудесный тост! Но я хочу выпить и за Вас, гостеприимную хозяйку, впустившую путника, - после громких слов Гипнос взял еще яблоко с подноса, осторожно кусая его. Оно было безупречным на вид, ни малейшего пятнышка, будто это иллюзия. Но онир не любил безупречные вещи. За совершенством не стоит ровным счетом ничего, просто пустота. Никакого полета мысли и фантазии, слишком серо и убого, а самое главное, не интересно. Гипнос продолжил осторожно снимать кожицу с фрукта и гадал, что же сделает Ануш.
Когда же ты уже меня соблазнишь? Мне интересно, какая ты при этом

» Салун "Жесть"

  Ему не по себе от третьего круга. Видимо, слишком привык к гротескам ужасов Злонамерения. Там все знакомо и понятно. Карлики с искривленными телами собирают с деревьев мертвые плоды, а темные морщинистые стволы сочатся кровью, проливая ее на землю. Охотник всегда настигает свою жертву, мечущуюся в каменном плену каменных улиц, а позже она вгрызается гнилыми зубами в плоть своего мучителя, и обоих захлестывает волна порочной страсти. От земли пахнет кровью… кровью и тленом. Не находя верной дороги, скитаются одинокие безумцы, их стоны разносит постылый ветер, что пришел на скорбь из самых кошмарных снов… Там жил Ремфан, довольствуясь тем, что предлагал сумасшедшему маньяку Лабиринт.
  А теперь идет он по Гордыне, ведя вперед своего спутника, с которым связывает убийцу неприлично много. Расчет до безумия прост и понятен, у знати есть то, что нужно им обоим. Деньги решают многие проблемы, а сейчас возникла как раз одна из таких. Третий и пятый круг во многом различны. Здесь нет и багрянца страха, вместо запахов разложившейся плоти бьет наотмашь обоняние назойливый аромат духов. Но он ничуть не лучше. Гордость пахнет пороком, порок переходит в страх, затем следует болезнь… пусть душевная, пусть, но от нее никуда не деться. Глаза режет обилие цветов. Здесь какая-то своя, нереальная радуга сюрреалистичных расцветок. Богатство в складках изысканных материалов, в шуршании шелков, слышимых даже сквозь почти непроницаемый туман. И, если пятый круг встречал одиночеством остывшего дыхания, то третий был невыносимо многолюден.
  Ремфан не шарахался теней разодетых в пышные наряды манекенов, но… черт возьми, они с Андрашем слишком выделялись на этой сцене, где каждый актер занимался самолюбованием. Словно бы смотрят в зеркала и не могут даже оторваться от созерцания своих отражений. С каким удовольствием маньяк поиграл хотя бы с одной такой фарфоровой куклой. Так интересно посмотреть, что у нее внутри. А вдруг что-то такое, чего нет у обычных людей? Впрочем, людей как раз в Лабиринте становилось все меньше и меньше, зато больше фантазии. Все верно, так намного лучше.
  Словам не было места в молчаливой беседе двух убийц. Они давно уже сказали друг другу, все что хотели. К тому же, цель маячила Полярной звездой, роняя свои холодные лучи на мостовую.
Веди меня… я оценил твою шутку, Андраш. Можно подумать, что я сам так часто здесь бываю, что знаю, где и кто живет. Хотя, тут, кажется, можно выбрать любой из домов.  Здесь нет мрачных строений, заброшенных жизнью, не найти и простого уюта будничных дней. Роскошь… Какая гордость без нее? К тому же, третий круг… Знать, а с нею власть или хотя бы ее подобие…
Они прошли мимо стеклянной витрины ювелирного магазина. Гипсовый мужской бюст, на который были навешаны с безвкусной щедростью нити бус с драгоценными камнями, проводил убийц взглядом, беззвучно шепча что-то своими белыми губами. Заметив это движений, Рем чуть приостановился и лишь чудом избежал столкновения с человеком, как раз выходившим из дверей магазина. Но…
- Кого я вижу! Андраш и Александр Дейнайт. На убийц смотрел неопределенного возраста мужчина, закутанный с ног до головы в белые, почти невесомые, но плотные ткани. Лицо его действительно могло принадлежать и розовощекому юнцу и зрелому человеку. На пухлых губах играла омерзительная в своей приторности улыбка. Вслед за ним из магазина вышли двое, их лица закрывали маски… люди-птицы.
Спор игриво откинул со лба задорную кудряшку волос и пухлой ладошкой притворно прикрыл рот, показывая свое якобы удивление от неожиданной встречи.
- Не подумайте, я не сержусь за то, что вы сделали с моими ребятами, но мое терпение не безгранично. Пожалуй, что еще несколько часов я, так и быть, подожду. Исключительно из-за симпатии к вам. И имейте ввиду, что одному из вас я могу простить долг, но только тому, кто мне больше понравится . Пролепетав это, Спор послал воздушный поцелуй убийцам, причем не понятно кому именно, и неожиданно исчез в густом тумане вместе со своими «телохранителями». Пусть никого не обманывают внешность и манеры этого существа, долги оно умело забирать… и ничем не ограничивалось.
- Меня от него воротит. И этой скотине я оставил в залог свою душу. Раздраженно сказал Рефман, стоило фигурам пропасть из виду. Посмотрев на лича, маньяк так и не понял, какие эмоции от этой встречи испытывает Андраш. Да что говорить, для вермиса образ мыслей мертвеца был чужд, хотя и парадоксально близок. Одно было известно точно, хотя, Спор и не уточнил сколько это «несколько часов», действовать нужно быстро.
В одном доме горел свет, из другого доносились сладострастные стоны и вздохи, с крыльца третьего свешивалась голая девица, а толстяк в напудренном парике пытался пристроиться к ней сзади. Все не то… Недостаточно тихо, недостаточно богато.
А вот случай решил показать «друзьям» свое лицо. Наконец отыскалось то, что могло спасти и Рема и Андраша. Внушительное строение, тронутое временем, но не потерявшее следов было роскоши. Тут вполне мог обитать какой-нибудь лорд. Окна, словно в дар богов, были темны и непроглядны. Никак, хозяев не было дома?
- Пожалуй, этот дом нам подойдет. На Рема неожиданно снизошла веселость. Что поделать? Он был безумен, и его настроение менялось в ужасающей быстротой. Но сегодня, возможно, судьба к убийцам благоволила. Калитка оказалась услужливо незапертой, открыть ее, идти по выложенной плиткой дорожке к самому дому.
Маньяк не думал о том, что их заметят. В Лабиринте мелькает так много лиц и так много сумасшедших, что двое приличных господ с приличными намерениями подозрений не вызовут. Входные двери, как два Цербера охранявшие чью-то обитель, оказались закрытыми…
Тихо, тихо… Спят наши сомнения, спят желания… Все растворяется в сигаретном дыму неизменной сигареты Ремфана… Все предельно настолько, что уже наступил предел.

Отредактировано Ремфан (2010-07-13 09:49:03)

Комната раскрылась перед ними, как утроба, - душная, жаркая, темная. Раскрылась и приняла в себя, объяла духотой и шорохами. И времени осталось на пару вдохов и выдохов, на дрожащий шепот мальчишки, на тающий в тишине голос его хозяйки. А потом – ничего. Статика. Мгновенная неподвижность. Как черно-белые фигурки на клетчатом поле шахматной доски замерли в предвкушении хода все четверо: двое убийц, скрученный страхом ребенок и женщина, хозяйка поместья. Замерли, ожидая, остановились, предугадывая. Шахматные фигуры, созданные из плоти и крови – две Ладьи, Ферзь, Пешка и где-то, в душной полутьме неживой Король – деньги. Игра началась…
...Андраш потянул носом воздух и обернулся на запах, едва различимый в общем смешении ароматов. Запах женщины, ее горячей после сна кожи, влажный шепот ее дыхания, ее тихий голос. Женщины, в которой лич почти не чувствовал страха и ему это нравилось. Нравилось, потому что в отличие от скрученного ужасом мальчишки, с ней можно было поиграть. Что он и намеревался сделать прямо сейчас.
- Не надо пустых вопросов, девушка. Это скучно. - Голос Андраша, шелестящая нежность, опасная мягкость, потек в тишину сразу после слов маньяка. - А знаешь, что не скучно?
Шагнув вперед, он протянул руку и неожиданно резко схватил маленького слугу за загривок, дернув к себе так, что тот с трудом удержался на ногах. Ребенок тут же забился в руках Андраша, пытаясь вырваться, но безуспешно. А сам неумерший полностью повернулся к хозяйке поместья и, улыбнувшись ей уголками губ, одним сильным толчком отбросил слугу от себя. Мальчик, не устояв, чуть ли не носом пропахал все расстояние до женщины. И теперь лежал перед ней, трясся, давясь рыданиями, пытался сжаться в комочек, спрятаться хоть так.
- Не скучно, девушка, то, что запоминается надолго. Как, например, вот это.
И Андраш второй раз за этот день призвал неприкаянных. Тело мальчишки выгнулось дугой, когда его собственные пальцы, ведомые голодными духами, рванули края одной из кровоточащих трещинок тлена на животе. Маленькие ладошки медленно, но неуклонно погружались в мокрый жар вскрытой раны, ноги ребенка барабанили по полу, как в припадке, голова моталась из стороны в сторону. Несчастный попытался закричать, но в тот момент, когда он открыл рот, бесплотные руки сжали его нижнюю челюсть и с такой силой вдавили в череп, что у мальчишки начали крошиться зубы. И вместо крика он мычал - глухо, дико, отчаянно. Это был оживший кошмар, чудовищный сон, который все никак не кончался. Руки мальчика, над которыми он теперь был не властен, рвали его собственные мышцы, а когда добрались до кишок, твердых, горячих, скользких, резко рванули их наружу. Глаза слуги полезли из орбит, мычание поднялось до задушенного визга. Но умер он только тогда, когда под давлением неприкаянных челюсть ему вмяло в череп настолько, что нижняя половина лица превратилась в кашицу из ошметков кожи, крови и осколков костей. Эта агония была страшной, но длилась недолго. Ровно столько, сколько потребовалось Андрашу, чтобы седлать несколько шагов и остановиться напротив хозяйки поместья.
Запах благовоний перебило кровью и тяжелой вонью обнаженных кишок. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивался уличный свет, в неясных отблесках которого на лице неумершего особенно выделялись обугленные глазницы и темные вздутия вен, паутинкой протянувшиеся от страшных шрамов. После забавы неприкаянных Андрашу было больно, но голос его был по-прежнему ласков, когда он обратился к хозяйке поместья:
- Начни дурить, девушка, – и после того, что я с тобой сделаю, ни одно существо, имеющее глаза, не сможет смотреть на тебя без содрогания. Если ты выживешь, конечно. - Улыбка неумершего обозначилась четче. - Но если сможешь меня развлечь, так чтобы запомнилось, я не сделаю тебе ничего непоправимого…
Где-то совсем рядом был Ремфан, Андраш его чувствовал, и ему было очень любопытно, поддержит ли маньяк его затею, ведь Спор не требовал долга немедленно, и это маленькое развлечение они могли себе позволить. Но время для вопросов кончилось, пришло время действий. Игра продолжалась, и ход теперь был за Ферзем…

Все что угодно могло произойти в комнате, насыщенной желанием и угрозой. Напряжение ощущалось в чуть заметном покалывании на коже. Так много чувств, что все они не поддаются разуму, здесь он бессилен. В темноте сам становишься тенью в этой плоской картине объемного мира.
Что Рем ожидал увидеть, когда вместе со своим другом шел по Третьему Кругу, всматриваясь в роскошные изыски домов местной знати? Скорее всего, маньяк предчувствовал охоту. То щемящее чувство, когда гладкость металла пропарывает чужую плоть, доходя до кости. Простое убийство без излишеств. У Ремфана уже не осталось вдохновения, с которым взращивал он свой кошмарный сад. Лишь натренированность движение и старые инстинкты. Но чтобы там ни было, но того, что встретит убийца в этом доме свою музу…пускай лишь на этот вечер, да к черту время суток, Ремфан не ожидал. Он вечно находился в поиске образов, что каждый раз ускользали в небытие… И за все эти годы вермис так устал, что уже и не помнил цели.
  Запах свежей крови внезапно красными змеями проник в его мысли, вгрызаясь в дым благовоний и разгоняя мрак. Ремфан холодно оглянулся на Андраша. Ненависть к слепому некроманту вспыхнула ядерной вспышкой, но ни один мускул не дрогнул на лице маньяка… Когда парнишка закричал от боли, когда очертания нежного тела сводили судороги одна за другой… все разные, все посланные чужой волей. Красной краской проливалась кровь на шелковые простыни, от которых тянулся ненавязчивый аромат духов и… ее тела… Роза. Нет, черная лилия в пруду, где вместо воды волнами вспенивается страсть.
И лич недрогнувшей рукою хотел сорвать этот дивный цветок. Мужская гордость, непримиримое соперничество. Что взвыло в душе Ремфана, скребя когтями изнутри? Андраш… мертвый джентльмен на черно-белом фоне открыто продемонстрировал свое превосходство. Он словно бы показывал маньяку, что лучше его во всем.
  Андраш, Андраш, ты давно умер. Зачем тебе плотские утехи? Подумал Александр, прежде чем осознал, что многое существовавшее ранее в его жизни не имеет больше ценности. Не за этим шел сюда вермис. Но стоит ли оказываться от столь щедрого дара судьбы? Лишь только ее слова… Дева была готова дать убийцам все, что они пожелают. Неправда это. Все желания она исполнить не могла. Жизни бы ее не хватило. Слишком смелые и необдуманные речи. Но почему-то Рем ей поверил.
  Не видела Ануш, как сжимает вермис пальцы, как впиваются спицы в его ладонь и ползут красные кровавые ручейки на пол. Ее вниманием завладел проклятый колдун, повелитель мертвых, который был лишь чуть живее тех духов, что были ему подвластны. Тварь, не менее чудовищная, чем червь, что жил у Рема внутри, поднялась из самых глубин подсознания, терзая разум. Ее имя знакомо каждому. Ревность. И она намного беспощадней всех прочих чувств, раздиравших сознание.
Почему он? Кончики пальцев девушки почти касались темных вен на бледном лице Андраша. Момент близости еще не явной, только начинающей пульсировать багряным бархатом. Еще бы немного, и Ремфан перестал бы сдерживать и без того нарастающее безумие. Вогнать обоим спицы в их сердца… горячее и давно остывшее… И только повелитель вероятностей на песках времени знает, произошло бы это или нет.
Секунда треснула пополам, стоило хозяйке дома отступить от лича…. Какой-то из сценариев событий был потерян навсегда. Трагедии не произошло, хотя и она имела право на существование. Зато родилось что-то новое… Оно не знало пощады, оно не слушало голоса разума.
  Ремфан не говорил ничего. В его холодных голубых глазах не было ни желания, ни отклика на предложения, только нездоровый блеск сумасшествия. Девушка предлагал убийцам себя, но секса маньяку было откровенно мало. Вместо ответа он приблизился к Ануш… стремительно, быстро, хищно. Стальное оружие безмолвно заняло свое место на поясе Ремфана. Оно ничем не проявляло своего недовольства, зная только, что еще успеет испить свежей крови.
  Он толкнул ее на мягкое ложе… Довольно сильно, но в тоже время не так, чтобы оставить синяк на нежной светлой коже… Не оставляя времени на раздумья и какие-то там вероятности, Ремфан оказался сверху. Ее лицо.. Оно было прекрасно, он почти слышал биение ее сердца, почти ощущал дыхание. Из его будто разрезанного рта пахло сигаретным дымом и смертью. Ремфан перехватил руки девушки, впиваясь в тонкие запястья.
Не думай сопротивляться, птичка. Любовь и убийство… В искаженно сознании маньяка они шли друг с другом рядом, всегда вместе. Он наклонился ниже, и кончик его языка скользнул по гладкой коже шеи девушки. Он хотел ее… всю… целиком. Испить ее до дна… и попробовать на вкус… Неожиданно Ремфан остановился, застыв на месте… Неожиданно? Не так уж… острые, хищные, как у собаки, зубы сверкнули в щелях рта.

Отредактировано Ремфан (2010-07-23 17:47:15)

Говорят, что руку человека можно сравнить с наполовину прирученным животным, что иногда, бывает, не успеваешь ее удержать. Мгновенный импульс – удар. И нет промежутка. Нет места мысли, только рефлекс. Даже выражение лица не успевает смениться, времени не хватает ни на что – мышцы просто сокращаются, рука поднимается, сама, и наносит удар. Вот так просто. Большинство не умеет справляться с такими порывами. Большинство, но не все. Не все.
Андраш мог это остановить. Он хорошо знал тот момент, когда первая искорка гнева впрыскивается в кровь, как инъекция безумия. Хорошо знал вкус злости, эту острую горечь, мгновенно сковывающую рот. Знал и умел остановить. На самом краю, в полушаге от удара. Вот и сейчас он сдержался. Не сдвинулся с места и стоял молча, позволяя женщине прикасаться к себе. Ей, натянувшей  облик Ампэро, как новое платье. И руки лича непроизвольно сжимались в кулаки, а единственным желанием было одним ударом выбить ей зубы, пинками выгнать на улицу, избить в кровь, заставить жрать камни, превратить в живое месиво, и спросить потом – а поняла ли она ту честность, которую он показал ей, или, может быть, ей это пригрезилось? Поняли ли она, что за мгновенно пробудившуюся злость, за один-единственный неверный шаг ее могут просто убить, вот так, по животному. И сделать это, в общем-то, без причины. Потому что захотелось. Как чихнуть.
Но Андраш сдерживался. Мгновения складывались в секунды, секунды вырождались минутами, минуты таяли в повисшем между ними молчании. А игравшая на губах лича усмешка, вечная, неизменная, как застывшая на лице мертвеца предсмертная гримаса, меняла оттенок. В ней проступала горечь. Горечь и неожиданно – боль. Живая боль и глухая тоска. Шрам на душе, вольный или невольный дар Асмодея, сочился этой болью и Андраш пил ее, как нектар, наслаждался собой - таким. И где-то там, за пределами этой боли и этой тоски, он продолжал по-своему приглядываться к женщине, пробудившей все это. К женщине, которую так и не ударил. Потому что, не смотря на злость, личу нравилось то, что она сделала. И ему нравилось думать, что она – смелая девочка, пусть и не его Ампэро. К тому же этот контраст запахов: голод и похоть – от хозяйки поместья, и смешанный аромат диких трав и соленого моря – от образа Ампэро. Контраст сути, трещина на маске, шрам на душе – Андрашу нравилось все это.
Ответом на вопрос хозяйки поместья стало молчание. Слова были не нужны, словами нельзя было ничего передать, они стали слишком пусты, как шелуха, как тлен, как прах. И вместо ответа Андраш шагнул к женщине почти одновременно с маньяком. Поднял руку, очень медленно, и коснулся кончиками пальцев ее лица. Прикосновение это было едва ощутимым, но таким жадным, каким мог бы стать глоток воды для умирающего от жажды. А потом пальцы Андраша сжались на подбородке Лже-Ампэро, вынуждая чуть запрокинуть голову. По-прежнему улыбаясь, он нагнулся к ней, вдохнул ее запах так, словно хотел запомнить, а потом поцеловал - жадно, неистово, бешено, открывая ей всю свою боль, всю злость и тоску. Делился тем, что имел. Благодарил, как мог. Пей, дикая. Пей, голодная. Бери, сколько сможешь. Бери, не боясь.
Ладонью свободной руки Андраш скользнул по ее бедру, и под его пальцами одежда женщины превращалась в тлен, рассыпалась прахом, оседая на пол неприметной пылью. На полу, исчезнувшая в тенях, лежала забытая трость. А за стенами поместья, в зыбком плену тумана билось сердце Лабиринта. В тысячах тел, в сплетении вен, в самой разной крови билось это призрачное сердце, ведомое все теми же инстинктами, свойственными всем – и живым, и неумершим, и людям, и не людям. Удар за ударом, снова и снова, в каждой подворотне, в каждом доме, на каждом углу грохотало оно извечным ритмом простых слов: Пей, дикая. Пей, голодная. Бери, сколько сможешь. Бери, не боясь…