К вопросу о принципах служения

-Нет! И не подумаю! Убирайся! - закричал Эрра.
Ишум выбежал из зала, набрал приличную скорость в богато украшенном резьбой коридоре и выпрыгнул в узкий квадрат окна.
Сегодня Ишум сделал все, что мог. Он просил, умолял, приводил доводы - безрезультатно. Он льстил, грубил, даже угрожал - ничего не помогло. Эрра обрушил мор и смерть уже на второй город. Первым был Урук, ставка Гильгамеша. Никто, даже бог Солнца Шамаш, старший брат Ишума, не смог убедить обезумевшего сначала от потери любимого человека, а потом - любимого города Гильгамеша в том, что это божья воля, а люди смертны. Причем, иногда внезапно смертны. И теперь это случится снова.
...Сегодня Ишум сделал все, что мог. Или не все? Он уже летел над подыхающим от Чумы Вавилоном, по сужающейся спирали спускаясь к одному единственному глиномазанному домишке. Он не смотрел вниз, не смотрел по сторонам, где царили смерть и умирание. Ничего там нового. Глупые поэты врут, что у смерти тысяча лиц. Нет. Это у жизни тысяча лиц - улыбающихся, смуглых, юных, или изборожденных морщинами, мудрых и понимающих. А у смерти вообще лица нет. Ты есть, а потом тебя нет. Возможно, бледная тень тебя будет коротать вечность где-то в посветье, но это будешь уже не ты. Не ты, полный жизненных сил, пышущий здоровьем или страдающий от болезни, делящий ложе с женщиной или карающий врага. Тебя больше нет.
Он ворвался в домик, уронив внутрь хлипкую дверь. Внутри было душно и мутно от дыма. Благовония курились в домах богачей, бедняки же разводили костры из того, что было под рукой.
Но здесь было уже поздно что-либо жечь. Чума проникла в этот дом и радостно там обосновалась. Ишум вгляделся в слои дыма. Тихое хныканье из угла - это младшая сестренка Данны. Ей всего полтора года и она не понимает, что же мама или сестра никак не придут накормить ее и поиграть с ней и почему так болит голова и чешется шея.
Он делает шаг вперед, и видит ее мать, совсем нестарую еще женщину. Она любила Ишума как сына, и не за то, что он ходил в родственниках у богов. Теперь ее изъеденная болезнью оболочка полулежит на полу возле ложа Данны, будто пытаясь защитить любимую дочь от того, что уже произошло.
Ишум делает еще шаг. Он уже знает, что увидит. Слезы бегут по щекам, сверкая в бороде, как драгоценные камни.
Данна, его Данна, с серебристым смехом, с черными как маслины глазами, с родинкой на мочке уха, с густыми бровями, превращающимися в одну изломаную линию, когда она хмурилась, и с ямочками на смуглых щеках, когда улыбалась...
Она еще жива. Боги, девочка моя, ты всегда была сильной. Я хотел, чтобы ты носила мое дитя. Ты не брала у меня денег, кроме как на самое необходимое, хотя я предлагал вам всем переехать в большой, богатый дом с садом. Но тебе твой маленький домик был всего дороже.
Она пыталась дышать. Нет, красивого конца с пересекающимися взглядами и предсмертными клятвами не будет, она уже не очнется. Какой ерундой на поверку оказывается эта божественная власть, если мы не можем спасти тех, кого любим!
Ишум дышал с ней в такт, вбирая в себя разрушительные миазмы. Он ляжет здесь же и здесь же умрет. Вместе с Данной. Теперь оставалось только одно дело. Он взял на руки плачущую девочку и вышел из дома. Ее еще можно спасти, да и он будет сильным еще несколько дней, пока болезнь не отсеется в дыхательные пути. Потом были еще дети, кому-то он помог, кому-то не успел...
Он вернулся, а в Вавилоне почти не прошло времени. Хоть на что-то сгодилась божественная сила. С ними все будет хорошо. Данна, любимая, мне не придется спускаться за тобой в Царство Мертвых, как Гильгамешу за своим Энкиду. Мы окажемся там вместе. Он лег на жесткую кушетку рядом с той, в ком упорно теплился, не угасая, слабый, ненужный уже огонек жизни.
Когда она умерла, он долго шептал бессмысленные проклятья и слова любви, пока горячка не унесла его разум. Он метался и горел после, и он не знал, сколько это длилось. Скорее, подгонял он смерть, скорее. Потом пришла чернота.
Он очнулся, когда его собирались сжечь. Тела Данны нигде рядом не было.
Он пережил чуму.
Ишум брел, не разбирая дороги, пересекал смрадные улицы из конца в конец. Он не замечал шагающую навстречу невысокую фигуру в черной хламиде, пока почти не столкнулся с ней.
-Я раскаялся, Ишум, - тихо сказал Эрра. Это уже не имеет значения, но я раскаялся.
Дальше две молчаливые тени ходили по улицам Вавилона.