Сентенции Фредерика подействовали на дам отрезвляюще, и на какое-то мгновение они замерли, чтобы затем, после объявления выигрыша, бесцеремонно повалить его величество на пожухшую траву. Треуголка слетела с головы демона, и он машинально прикрылся рукой, закрывая лицо, точнее левую его половину.
Но рассвирепевшим от страсти ведьмам было сейчас все равно, окажись они в обществе изрыгающего серу и пламя дракона.
Темнота нахлынула на него откуда-то сверху, беспросветная, удушливая, из которой тянулись не по-женски сильные, цепкие руки. Ласкали, щекотали, как змеи заползали за ворот, под полы жюстокора, намертво впиваясь в тело, гибкие, прохладные пальчики вплетались в волосы. Острые языки этого многоликого, многорукого, беспрестанно стонущего чудовища, протискивались между губ, жадные рты хватали кожу, едва ли не кусая. Голоса, отражаясь эхом, молили, хрипели, звали по имени, просили, настойчиво и истерично требовали, пока он в конце концов резкими движениями не растолкал обезумевших блудниц и не поднялся на ноги.
В раю, он знал, светло и свободно, здесь было темно и тесно, пахло тяжелыми, сладкими духами, потом и кисловатой секрецией вожделеющих тел.
Все было пропитано похотью и алчностью, и он был этим чувствам истинным началом.
Эффутуо приложил ладонь к щеке, скрывая омертвевший лоскут кожи, прикрывавший дыру, уродующую его лицо.
Веселье сменилось злостью. Желая выместить  ее хоть на ком-то, Король Порока с досадой пнул ни в чем неповинного шпица. Собачка взвизгнула и забилась под ближайший куст. Радуясь, заклокотал подобием смеха проклятый Принц Эну.
- Что уставились? – прошипел Эффутуо. – Разнимите этих дур, да поживее.
Ладонь его величества дрогнула и он, обычно не склонявший голову ни перед кем, был вынужден преклонить ее перед собственным несовершенством, пряча то, что считал невыносимым позором.

Эффутуо всегда удивляла эта внезапно проявляющаяся собранность, ни коим образом, казалось бы, не характерная для такого существа как Фредерик.
Иной раз тот был отважен как лев.
И как бы ни подшучивал над ним его величество, однажды запросивший душу обаятельного лондонского денди, который до того любил всевозможные проказы и удовольствия, что в итоге лишился истинного облика,  - самое главное, в том, кто теперь был лишь тенью самого себя, как ни странно осталось. 
Оно, если было, всегда оставалось негнущимся, гибким и хлестким стержнем. Как надежда. Как старые привязанности. Как воспоминания о доме, - запахом теплого хлеба, который не перебить ничем.
Тлен никогда не касался того, что хранилось в глубине души каждого. Абсолютный мрак не мог погасить одного единственного огонька, и Эффутуо, нет-нет, да и мухлевал, не смыкая ладоней, не пытаясь его погасить.
Демон поднял льдистые, ярко-голубые глаза на Химеру. Король Порока все еще держался за щеку, как тогда в первый раз, в необозримом прошлом, когда удар рафаиловой длани карающей, меткой пощечиной, обезобразил его навсегда.
Неожиданно улыбнулся. Подумал о том, что небо сегодня, вот незадача, останется без луны. Что ж, и безлунные бархатные ночи имеют право на существование…
- Отнесите это в кунсткамеру, - наконец устало произнес Эффутуо, кивнув на голову прекрасного Принца.
Один из слуг подал его величеству треуголку. Король Порока надел шляпу и опустил вуаль. Ему помогли накинуть на плечи камзол. Набалдашник на удивление простой и невычурной трости, с которой он никогда не расставался, привычно лег в ладонь.
- Я вас прощаю, - бросил напоследок сборищу вожделевших ласки фурий, которые теперь сбились в кучку и вместе собирали разбросанные по траве кружевные тряпки. А потом добавил чуть громче:
- Всем вам веселиться до утра. Кто будет отлынивать бить плетьми. Кто ослушается повторно – варить в масле, - и, взглянув на любезного слугу своего – зрение и слух, болотного серого оттенка живую исповедальню и сборище невероятных курьезов, сбил двумя пальцами набок треуголку:
- Пойдемте в спальню, мой дорогой. Расскажете мне, каковы на вкус пальчики Порядочной Суки Ирэн.
Он солгал. Хотелось по старой памяти виски безо льда, распластаться на мягких шкурах у камина, в дуэте двух задниц и сведенных судорогой бедер, говорить, перемежая стонами и руганью, о лондонских модах  и слушать, как шелестит за окном надоедливый весенний дождь цвета разбавленных добела чернил.

Отредактировано Эффутуо (2010-02-11 00:01:54)