Что неожиданней, брошенный камень или же улыбка? Боли мы боимся, и страх этот таится на подсознательном уровне, он рождается с нами, с нами же и умирает… Даже в малейших деталях жизни проявляется наше опасение, некая готовность, будь это порез от острого ножа, либо фатальность сверкающей ржавчиной от крови гильотины. А что есть по сути своей улыбка? В основе ее лежит мимический оскал звериной доброты, доставшийся нам от предков. Однако тысячелетия меняют смысл. И вот уже, стоит уголкам губ собеседника дрогнуть и чуть приподняться вверх, как напряженность исчезает, медленно тают сомнения…
Ей так этого не хватало. Неожиданно. Ни криков, ни грубого смеха. Для доверия слишком рано, но для страха тоже слишком поздно. Девушка вытерла тыльной стороной ладони непрошенную слезинку. Влага оставила на щеке дорожку. Но ей нечего было ответить на вопрос, заданный близнецами.
Розы… Только и остались в памяти. Прекрасные цветы со стальными шипами. И, кажется, в саду еще ощущался след прошедшего дождя. Капельки блестели на листьях, на лепестках, будто драгоценные камни. Розы источали сладковатый, дурманящий голову запах пресыщенной радости.
Мария, Мария, где ты забыла ленты, что косы обвили твои?
Мария, Мария, ты говорила, что в сердце отныне мы вместе одни…
Отрывком звучали строчки из песни, которою девушка не знала. Плакали розы, и холодный ветер играл с красными атласными лентами, зацепившимися за колючий куст.
Неизвестно почему, но она назвала близнецам именно это имя – Мария. Тихо, словно весенняя первая капель, разбуженная неожиданно теплым солнцем.
После того, что девушка пережила, двое юношей казались ей ангелами, ниспосланными свыше. Мария ничего не знала о религии, но в каждом человеке живет, помимо страхов и сомнений, надежда. Иногда так хочется ей верить, что все остальное замолкает.
Да, она хотела верить Каину и Авелю. Они не оставили ее там… Там… Там, где кошмары оживают, бродят тенями странные люди, свершая ужасные поступки. Мария протягивает руки к стакану с водой, будто это не чаша, а ее спасение. Чуть привстает, и в лоскутах разорванной одежды на короткое мгновение показывается ее живот, на котором, словно шрам, не шрам даже, а бледная отметина, как почти исчезнувшая татуировка хной, виднеется вертикальная линия.
Осторожными глотками она отпивает предложенное питье. Холодная вода успокаивается Марию.  Или это действие наркотика, растворенного в чаше. Но девушка этого не знает, она протягивает назад стакан, в котором осталось чуть меньше половины.
- Спасибо. Искренне. А ведь Мария никогда не умела лгать, ни до, ни после… Она попыталась улыбнуться близнецам в ответ, ее улыбка вышла слабой, но в ней читалась благодарность.
Спасибо… За то, что я жива.

Отредактировано Ремфан (2010-10-21 15:03:05)

Она не расскажет о том, как блуждала по темным улицам Лабиринта, постоянно возвращаясь туда, откуда пришла. Говорить, произносить слова, значит вспоминать боль и страх, унижение, сорванные звуки криков, а, когда сил на него больше не осталось, тихий скулеж. И непонимание. За что… Воздаяние. Пусть для кого-то это будет лишь мертвое слово без души, окрашенное в разные оттенки веры, но Александр, похороненный заживо, мог бы быть уверен, что оно существует на свете. Добро безгранично. Ему бесполезно что-то доказывать или о чем-то просить. Судьбу не выбирают, или все это очередная неправда.
А сейчас Мария понимает, что устала. Сознание, пережившее такие ужасы, от которых можно сойти с ума, успокаивалось. Пусть это будет короткая, но передышка, а потом можно продолжить путь вникуда. В комнату входит диковинное существо. Человек… нет, кто-то другой, но Мария его почему-то не боится, словно видела раньше в каком-то из снов, лежа в пустой от душ и призраков прошлого подворотне. Больше инстинктивно, чем осознанно замирает, наблюдая за сатиром… В руках у него были розы. Чертовы розы, проклятые на вечную любовь цветы.
Лепестки раскрывшихся бутонов покачиваются в такт шагам. Мария не может отвести взор от этих роз. Они напоминают ей о чем-то, шепчут, алчно требуя возвращения к истокам. Перед глазами девушки возникают совсем другие цветы, похожего цвета нет в этой комнате, не с чем ему тут перекликаться. Бывает ли на свете красный дождь? И снова этот смех, хочется зажать ладонями уши и не слышать его, не слышать.
Прикосновение… Оно не причиняет боли, но Мария все равно вздрагивает, а потом, как будто испугавшись обидеть тех, кто дал ей приют, опять кротко улыбается, стараясь не думать о вычурно-багряных розах.
- Я не знаю. Ответ, который мог сорваться с губ любого, потерявшегося в Лабиринте. Зато в этих словах была правда… Но… Что-то нужно найти. Я бежала вперед, стучала в закрытые двери. А вокруг … больно…  мне никто не помог, сколько бы я ни просила…. Кроме вас… Речь Марии прерывистая, девушка постоянно останавливается, переводя дыхание. Вспоминать ужасно, но и забыть невозможно.
Она замолчала на вдохе, а потом посмотрела прямо в глаза Каину. Слезы высохли, хотя дрожала еще в безупречной синеве надежда.
- Почему? Всегда ли можно ожидать ответов на вопросы… Теперь, когда первый испуг прошел, и наркотик нежно грел измученное сердце, Мария была вправе спросить… Все происходящее казалось одним кошмарным сном, увы, проснуться можно было только один раз.

И не будет начало, как не стало конца.
Звуки в песне дрожали, все в душе мертвеца.
Сквозь дымы и печали отсыревших сигар,
Отвечала страданьем, уходила в пожар…

Все началось с крика…. Звонкий страх, облаченный в звуки, ударился об белоснежный мрамор и неожиданно замолчал, словно напоровшись на острие невидимого… Как будто чего-то не хватало для окончания последней надрывной ноты, словно кто-то забрал, украл ее, лишив возможности выразить себя….
За щелью приоткрытой двери… Пространство изменчиво. Гораздо больше, чем распахнутая настежь дверь, манит вот этот отрезок реальности. В него не видно целой картины и можно различить лишь ее фрагменты. Острый локоток,  мелькнувший на какую-то долю секунды, силуэт, или же медленно танцующие по стенам тени от дрожащих огоньков свечей. Открытая дверь не манит, закрытая же – пресекает интерес и оставляет довольствоваться лишь только звуками и шорохами дыхания.
Несколько минут назад Мария вошла в купальню. Запах, тяжелым шлейфом окутывавший воду, казался смутно знакомым. Розовое  масло. Тысячи лепестков отдали свой аромат и свою цветочную суть для одной только капли этого масла. И теперь все они прозрачные, невидимые глазу кружились в воздухе, как снег из белых ангельских перьев, как робкие капли дождя, оставшиеся на кудрях девушки, встретившей своего принца на темной улице в полночный час.
Мягко шурша, падает вниз, к ногам девушки истерзанная в клочья одежда. В черных от дорожной грязи лоскутах не узнать извечную клетку. Линии пересекаются под прямым углом, если соединить все разорванные нити, но кому под силу это сделать? Вопрос тонет где-то под поверхностью безмятежной водной глади, заполнившей всю купальню. Вода такая прозрачная, что видно все узоры мозайной плитки, выложенной внизу ванны. Цвета и формы подобранны друг к другу безупречно.
И Мария вдруг испугалась того, что сможет нарушить совершенство, наполненное розами и горящими свечами, стоявшими по краям купальни. Но ей так хотелось, чтобы воспоминания ушли, чтобы тело очистилось, и на нем не осталось ни единого напоминания о бесполезных скитаниях, о поиске в кровавых огненных слезах.  Перешагнув бесформенно лежащую на полу одежду, Мария вступила в воду, на которой медленно, словно нехотя, появились круги, словно в них была искра разума, взятого в плен дурманом наркотиков. Это Кальянный двор … здесь кругом сладкий обман, здесь ложью можно принять за правду, а правду за ложь.
Вода оказалась прохладной. Но не настолько, чтобы холодом объять обнаженное тело девушки. А так, чтобы можно было оставаться в своих мыслях, не поддаваясь расслабляющему сознание розовому  маслу. Закрыв глаза, девушка опустилась в воду.
Мария, Мария… Она позволила ей ластиться, обнимать, дарить очищение. Все образы, и что важнее, боль, уходили. Каин и Авель предложили девушке кров. Она не могла отказаться. Не принять помощь этих двух златоволосых ангелов значило вновь отправиться на поиски забытого чего-то. И снова страдать… Мария понимала, что ее силы воли не хватит сейчас для того, чтобы опять испытать тот страх и унижение, в сети которых она попала на окутанных туманом улицах. Каин… Авель… ее сердце сжалось от безразмерного чувства благодарности к аспидам, спасших одну заблудшую душу.
Мария, Мария… Нет. Это ей не могло показаться. Этот голос. Он вновь повторил ее имя.  Отчетливо, но ничьего присутствия в купальне не ощущалось. И все же… Девушка приоткрыла глаза, настороженно всматриваясь в расшитый огоньками полумрак.
Все это время, Мария, я был рядом. Он стоял над нею. Усмешка, разрезавшая лицо, скалилась на девушку острыми собачьими зубами. И душа ее затрепетала, рванулась в сторону, чтобы сбежать, но его сильные руки схватили ее за плечи и толкнули вниз. Вода сомкнулась над Марией, которая билась, пытаясь вырваться. Паника вливалась в нее, подобно той самой воде, проникающей в легкие, душащей, железной хваткой сковывающей болезненные вдохи. И на какой-то момент ей удалось вырваться. С губ сорвался крик, который вскоре оборвался… где-то там, под водой…
Все началось с крика. Если дверь откроется, если кто-то его услышит, если Каин и Авель примут его зов, то увидят они, как посреди успокоившейся воды спиной к дверному проему стоит Мария, а тонкие красные ручейки крови капают с кончиков ее пальцев, с ее волос…с ее тела вниз, туда, где и так мозайка пола скрыта под непроницаемым багрянцем.

Некоторые моменты не отражаются в воде, некоторые люди не имеют двойников, заключенных за дрожащей прозрачной стеной, а некоторым душам не дано получить прощение. И они вынуждены возвращаться снова и снова, словно тянет их невидимая нить обратно, прочь от света в темноту. 
Та часть,  что составляла Александра, умирала, тонула в кровавых волнах отчужденности. Безразличие поглощало гнев, не оставляя ни следа от безумия, которое когда-то существовало в мире без богов. И ему, этому страху и подспудному ужасу на острие стальных  спиц, было понятно, что его время проходит. Наверное, стоит этому верить и успокоиться на мерно покачивающихся просторах памяти, что бледнела, становясь все более далекой и уходя в небытие. Так, истончаясь, цвет пропадает, обнажая прозрачную изнанку. Во чтобы ни была судьба окрашена, останется лишь тонкая корочка льда, которую разобьет когда-нибудь остывший ветер перемен.
Окончен путь….
Ремфан мог уйти. Невыносимо белое ничто тянуло его к себе, не просило и не требовало, оно просто было. Также, как существует рождение, присутствует в порядке мира и конец. Смерть, забвение, а, может быть, избавление от своего предназначения. Конечно, никто и ничто не скажет, больше не напомнит. Ремфан закрыл бы глаза, если бы мог, уж слишком яркое свечение исходило от того, что именуется концом жизненного цикла.
Но нити… Черт возьми, они опутывали его везде, впивались в запястья, разрезая кожу, тонкая удавка сдавила шею. Кто? Кто тянет меня назад? В мир, который для меня закончился, в котором мне больше нет места…Отпусти… Нет ответа. Он рвался вперед, пока не почувствовал, что волокна трут по его костям.
… И гнев вернулся. Напомнил о себе раздирающим изнутри жаром. Как почти забытое чувство, прорвался сквозь пелену безразличия, застилая свет, возвращая во тьму.  Хаос принял безудержную ярость существа, желающего крови и жизни…
Возвратившись, что нашел Ремфан? Пустой свой дом, стоящий на костях.  По комнатам гулял заблудший ветер, играя оборванными занавесями у разбитых окон. На полу – земля и пыль, и пахнет запустением… Сколько меня не было? Сколько? И Фанни. Где она? Медленно из воспоминаний появился образ. Статуя разбита, нет, это жена Александра. Ее глаза мертвы, ее глаза…
И что страшнее всего, даже смерти любимого человека, так это то, что Ремфан был бесплотен. Подобен тени, неслышим и неосязаем. Для всех, кроме…
Она бежала, а он шел за ней по следу, как обезумивший от голода одичавший пес. Сучка каким-то образом заменила его, встала на его место. Пару раз Александр догонял ее. Кровь с внутренней стороны ее узких бедер. Рем причинял Марии боль, но так и не смог завершить эту погоню. И вот, наконец, там, где был обманчивый покой, она попалась…
   Было. Что? Мария, словно не понимания, где она, посмотрела на братьев, которые с искренней заботой спрашивали ее о том, все ли с ней в порядке. Лишь только оцепенение прошло, глаза девушки наполнились слезами. И в них появилась отчаянная мольба. Тонкие пальцы с такой силой стиснули золотые одежды сиамцев, почти что разорвали ткань.
- Он нашел меня. И струйка алой крови сбежала с уголка ее рта, скатилась на руках Каина, пропитав его насквозь. Там, под водой, когда она не могла дышать, когда ускользала в темноту, Мария вспомнила. И пусть, пусть этот страшный незнакомец, которого видела только она, забирает ее жизнь, но те, кто спас ее с пустоты хаотичных улиц, не должны пострадать. В конечном счете, ни Каин, ни Авель не виноваты, что открыли двери своего дома для нее, той, за которой шел призрак, улыбающийся разрезанным от уха до уха ртом.
- Убейте. С дрожью в голосе, а затем Мария запрокинула голову и засмеялась.
Братья, вы же слышали этот смех раньше? Сквозь нежные нотки Марии пробивалось сумасшествие, которое, отражаясь от стен купальни, возвращалось искореженными звуками из прошлого. Хватка стала сильнее, Мария дернулась, утягивая с собой под воду близнецов. Ее бледное лицо, с несвойственной ему гримасой безумия, превращающей улыбку в оскал, оказалось настолько близко к близнецам, что они могли бы увидеть, как бледнеет радужка глаз, выцветая.
Вы не скучали без меня, братья? Вы же знаете – я не люблю ждать. Говорил взгляд Марии, взгляд мертвеца, смотрящего на Каина и Авеля из своей могилы.

Отредактировано Ремфан (2010-12-02 22:17:04)