Нельзя медлить – королева права. О ягуаре подумают позже, вряд ли второй раз феи всем своим пестрым роем врежутся в то же дерево – честность лучшая политика, всегда считала Иммаколата, «я принесла тебе страдание» - не шантаж, но суховатая истина. Может быть, каждый извлечет свой урок.
Дессидерио… наверняка, тоже. Если в Лабиринте вообще есть какой-то смысл, сейчас был час откровений. Недоставало лишь грома и гласа небесного.
Зелье было ледяным. Тоненькую шейку радужника повело спазмом от глотка, он закашлялся, пытаясь отплевываться; силой воли Иммаколата удержала чужое тело. Тоже занятный опыт: истязать другого в себе. Или себя в другом?
Ледяным.
Холоднее могильного камня, холоднее сердца предателя.

И так ярко, о, так ярко.
Но белое небытие загустевало сначала творожными комьями, а затем проступали силуэты. Потолок. Белый, но обшарпанный слегка, трещины складываются в буквы и даже слоги. Читать их можно вечно, как Голубиную Книгу, вот только читать некому. Едва различимый писк приборов (что такое «при-бо-ры»?), перестук капель в системе – к вене подсоединены иглы. Иглы – понятно, прозрачная капель – нет. Рассеянным эхо разносятся голоса.
Нет, скорее всего, она уже ничего не чувствует. Вам решать, конечно же, вам решать.
Нельзя услышать крики мертвых в черной земле, рты их полны сырой почвой, языки рассыпались в труху и разъедены червями. Однако мертвые кричат – совсем как младенцы, первый вопль новорожденного – просто отзвук.
Она не мертва.
Боль невозможно выносить. Боль заполняет череп пляшущими огоньками (скорее всего повреждена кора головного мозга, вы уверены, что будете… ждать?), боль в каждой кости, клочке кожи; внутренности – переваренный кисель.
И да, вскрытая глотка.
Она не мертва: дышит.
Серебристое сияние – всего-навсего хромированный блеск приборов (все-таки, что такое приборы? Сакральное знание, если вспомнит – поймет и остальное).
Где-то в отдалении плачет старуха. Ей поддакивает ангел. Ангел похож на ягуара – крылья в бело-рыжую полоску, а нимб – самый настоящий хвост, разве без кисточки.
«За невольную жестокость – расплата тебе. Остальных не вернуть. Ты – между».
Со стрекотом (это спорят феи, трещат их стрекозьи крылья, жесткие яркие крылья) мелькают образы: молодая женщина в красном коктейльном платье (что такое «коктейльное платье»?!), высокая и красивая – наверное, Иммаколате трудно судить. Несколько мужчин и женщин – тоже молоды и красивы. Смеется Иммаколата писклявым голосом радужника, или же не-пространство искажает звуки.
«Покажите на что вы способны. За мой поцелуй, а?»
Рев мотора. Мотоциклы. Что такое мотоциклы?
Она устала от вопросов, она не хочет ждать ответа.
Гонка. Всполохи. Крики.
Ожидаемо, думает демон, пока сгорают красивые люди, молодые люди; на отметке «финиш», намалеванной мелом – огонь перекидывается на нее.
С тех пор она кричит. С тех пор она… расплачивается.
С тех пор она – Иммаколата.
По прозрачным трубочкам течет бесцветие. По прозрачным трубочкам в ее вены вползает змея.
У змеи, конечно же, лицо Короля Порока.

- Нет. Пожалуйста. Нет.
Ярко светит солнце. Потаенный лес маленьких фейри пляшет огоньками, а сами огоньки – вот они, хватай горстью, Дессидерио бы понравилось.
Боль на месте – выверенная, утонченная боль, на грани выносимости, но не за ее пределами.
Раззявленная глотка хлюпает кровавыми краями со звуком, напоминающим плюханье лягушачьего брюха по траве.
Это нормально.
Тогда почему хочется кричать?

Ей хотелось дышать, она не могла дышать. Когда плачут ангелы – смеются  демоны, но что происходит, когда плачут демоны? Весело ли тем, кто на небесах?
Иммаколала сжала руки в кулаки. Лезвие вместо ногтя (ранка-проводник, прежде она не задумывалась об уязвимости собственного тела – яды не могли ей повредить, нельзя убить неживое) – пропороло ткань ладони.
Король Порока, демон с лицом ангела – пусть и тронутого тленом ангела, - не обманул. О нет, ему было бы слишком *скучно* обманывать, оставить Иммаколату тем, чем она была – равнодушным функционалом, передвижной пыточной дыбой.
В стрекоте фей слышался смех. Шутка удалась – Иммаколата нашла свою змею, и та впрыснула яд.
По бледным трубочка.
«Я так и не выяснила, что такое… при-бо-ры», - подумалось ей. 
Король Страха был повелителем жестокости, но истинная жестокость – не в страдании и даже не в смерти.
В *рождении*.
…Вернуться. В «здесь и сейчас» (какая ирония – говорить о настоящем времени в Лабиринте, что суть – безвременье). Нужно что-то решить с этими феями, с трансформацией, с… Дессидерио. Она пообещала ягуару помочь, а тот должен вывести на сумасшедшего архитектора.
Шевельнулось беспокойство: смогу ли я *теперь* служить Астарту как служила прежде – не зная эмоций и чувств, кроме краткого пробуждения, когда  жертва заступала за грань агонии?
Она схватила первого попавшегося фея. Тот сам виноват – сунулся в опасную зону; едва не пропорола когтем-лезвием мягкое кукольное тельце.
«Стой».
Нет, не жалость. Эффутуо не лгал ведь – против недруга-Астарта не обратит их маленького договора. Иммаколата жаждала вспомнить, что ж, теперь – не вспомнила, но разбила кромку льда. К этому тоже можно привыкнуть, чуть труднее, но можно.
- Это ты, - она узнала в едва не распоротом заживо фейри, принца. – Довольно странно, что ты приветствуешь меня. Или…
Она могла бы догадаться. Куда проще, чем об истине по ту сторону зеркала.
- Дессидерио!
Что ж, а теперь пора забыть о себе – как прежде, то, что случилось с ней, касается только ее. Чуть поодаль тихонько всхлипывал радужник, он тоже проснулся, вот только в себя не пришел – трогал плечи, хрупкие пластины крыльев, волосы и шею. Для малыша путешествие в чужую оболочку не прошло бесследно. Он сошел с ума. 
Иммаколата поднялась на ноги, поклонилась королеве фейри:
- Благодарю вас, ваше величество.  Однако нам еще понадобится ваша помощь. Мой…  компаньон, по-видимому, очутился в теле вашего сына.
Словно в подтверждение с поляны  раздался вопль раненого зверя – весь лес его услышал, можно не сомневаться. Глотка у ягуара была луженая. В вопле угадывались капризные интонации принца. 
- Думаю, наши интересы вновь совпадают.

Впору ворчать под нос: а я предчувствовала ведь. Фейри – это фейри, охотиться на них всегда себе дороже. Что и почувствовали в равной степени пятнистая шкурка Дессидерио и дырявая – ее собственная.
«Как будто мне не все равно», - эмоции вспыхивали искрами в давно погасшем костре. Иммаколата удивлялась им, хотелось поднять, подержать каждую, может быть, даже попробовать на вкус.
Наваждение приходилось стряхивать – она разберется в себе позже, когда появится такая возможность.
- Они обменяли тебя телами… не знаю, чего они добивались на самом деле, - Иммаколата оглянулась на несчастного сумасшедшего радужника, он шатался из стороны в сторону, царапал себя, иногда падал в траву, - Но получилось то, что получилось.
Дессидерио, кажется, не больно-то горевал по поводу тела с крылышками. Иммаколата попыталась представить, каково это – быть сильным хищником, зверем, способным убить одним ударом когтистой лапы, а стать крохотным и беспомощным. Наверное, ему хуже, чем было ей? Она… «выигрывала» хотя бы не-боль, а что досталось Дессидерио?
- Зато ты можешь летать, - вот здесь Астарт бы зашелся в хохоте, может быть, даже двинул кого-нибудь из подданных массивным золотым кубком по лбу: смеху-то, его палач кого-то утешает.
«Ну и пусть».
- Надеюсь, у тебя не слишком много врагов, оборотень. Потому что те, кто не рискнул бы приблизиться к зверю-убийце, охотно отомстят маленькому фейри. Понимаешь, о чем я? – смотреть в лицо бывшему принцу Мелиасу было трудновато: лицо маленькое. Да и вовсе не следует: ягуар воспримет как вызов, а ведь внутри этот фейри остался ягуаром. – Впрочем, быть может их величество что-нибудь решит… все-таки ты в теле ее сына.
Но вернувшаяся королева не принесла радостных вестей. И судя по тому, что лже-ягуар остался сидеть на противоположном конце поляны, с прижатыми ушами и плачущей мордой (могут ли звери плакать? Похоже, да), значило это одно: законы превыше любви, даже любви материнской.
- Она изгнала его, - проговорила Иммаколата, скорее для себя, чем для Дессидерио, тот, наверняка, догадался – или слышал, сам.
Тихо добавила:
- Как ты думаешь, сколько выживет существо, привыкшее к магии и пляскам, королевский сын, в твоем теле – вне зачарованной поляны и забот его матери? Не отвечай, ты знаешь ответ, Дессидерио.
Если бы Иммаколата могла дышать, она бы вздохнула.
- Одним словом, если ты хочешь вернуться в свое тело – придется захватить тело с собой.
Как-то само собой воспринималось, что она поможет в… избавлении. В конце концов, это справедливо: она пообещала помочь, в список входили и все форс-мажорные обстоятельства.
Какая ирония. В сделке с демоном проигрывает демон. Что ж, правы злоязыкие рабы Короля Страха: Иммаколата никогда не отличалась умом и хитростью.
Слава всем мертвым, Астарт не дал конкретного срока исполнения своего задания – потому, что оно, кажется, затягивается…
- Некроманты? Я знаю нескольких…  Ваше величество, позвольте мне забрать также вашего сына, который ныне в теле моего компаньона. Они замкнуты друг на друге, Дессидерио и Мелиас, и не стоит разлучать их. Вы ведь хотите увидеть его живым и здоровым, - просто констатация. Правила все равно сильнее, но мать остается матерью, даже если она – королева.
- А для радужников придется сплести мешок. Из травы, - тихо добавила она порхаеющему рядом фею-оборотню.