Голова раскалывалась. Шрам на лице чесался, от его верхнего конца разливалась тупая дергающая боль.
«Мертвецы... нет, чушь. Чушь. Этого не было. Я ведь отлично помню – мы не смогли удержать Эсхартан. Отступили, магики спустили несколько лавин...»
Ничего не было. Ни сладкой усталости исполнившего свой долг и одержавшего победу, ни пылающего камина, ни мертвецов... ничего. Комендант оставил крепость, гарнизон организованно отошел, маги завалили ущелье...
«А Синдрин погиб гораздо позже – на Гамарской дуге. Погиб...»
- Прикрывая твою спину, побратим. Сколькие погибли, прикрывая ее, а? А ты все никак не хотел в землю... никак. Всегда был упрямей осла.
Марций не стал оборачиваться.
- Тебя здесь нет. А даже если б и был. Если б и был действительно Синдрином – мне не о чем было бы перед ним виниться. Мы выполняли свой долг и выполняли достойно. Он погиб славной смертью и сам не пожелал бы себе иной.
- Ну да. Я просто, блядь, жаждал сунуться под тот удар, чтобы одного слеподырого уебка, вечно хуеющего в атаке, не проткнули насквозь! Я просто, блядь, мечтал подыхать два дня напролет! И после этого, ты, мразь, еще и навел неарнцев на мою семью, мой род!
- Я... – Гарх осекся, - мои люди были измучены... раненные... у нас кончались припасы, - ревенант ссутулился, опираясь на меч, опустил голову, но так и не оглянулся, - И я был уверен, что их егеря не смогут нас выследить! Уверен был...
- Ага. Уверен. Ты всегда был уверен. А потом, когда к селу подошли неарнцы, что ты сделал, побратим?
- Я увел отряд, - теперь голос ревенанта был мертв и сух, - Слишком большой перевес, слишком неудачная позиция. Необходимо было беречь воинов. Многие хотели остаться и драться до конца. Я тоже хотел. Но не мог.
- Да... а в селе остались старики, бабы, дети. Кстати, они сражались. Все, кто оставался от моего рода, все кто мог поднять оружие. Их, понятное дело вырезали. А ты и твои воины спустя полгода все равно вступили в безнадежный бой.
- Но за эти полгода мы успели уничтожить по двадцать врагов за каждого твоего родича, Син!
- И это, конечно, вернуло их к жизни... Упырь ты Марций, кровожадный тупой упырь и ничего более...
- Может и так. Наверняка так. Только, как знать, будь у Империи побольше таких упырей, мы не проиграли бы, а неарнцы никогда и на сто лиг не подошли бы к краям, в которых стояло то село. На войне важно лишь одно – победа. И мой побратим понимал это. В отличии от тебя, чем бы ты ни было. Когда я встречу его снова – отвечу за все. А ты не смей поганить его голос и его имя! – Гарх развернулся – мягко, быстро, по-боевому.
Никого. Хохот ветра, снег, снег, снег, лицо горит, шрам пылает. Гарх зачерпнул полную горсть белой, хрусткой крупы, прижал к лицу, застыл.
«Влага. Ну да, снег тает... Тает от соприкосновения с лицом. Почему это кажется мне таким странным? Разве должно быть по-иному?».
Эсхартан. Проклятый Эсхартан. Смутные тени воспоминаний. И – всегда ветер, всегда снег. Они выстояли или отступили? Или, быть может, бежали? Или никакой осады и вовсе не было, лишь скучная сытая зима гарнизонной службы? А когда это было? И когда он сейчас?
«Что-то играет с моим разумом. Что-то или кто-то. Как тогда, в фильтрационном лагере... эта крыса, этот...», - ноздри Гарха расширились, зубы сжались. Внезапно всплывший в памяти образ серого, неприметного человечка, вызвал в нем дикую, почти неконтролируемую ярость. Следом пришли воспоминания о липких, нечистые пальцах, пытающиеся проникнуть в его память, тусклом, спокойном голосе, в котором улавливалось тщательно скрытое удовольствие. Слабость, слабость телесная и онемение разума, воля мягчает, и сопротивляться невидимым пальцам хочется все меньше...
- Ведающий истину, старший дознаватель Имнар Темм... Ну а ты вот к примеру, существовал на самом деле?, - спросил Марций у ближайшего зубца стены, - Пытался ли взломать меня как шкатулку с секретом? Перегрыз ли я в конце-концов тебе глотку?
Зубец промолчал, но внезапно прямо перед воином открылась дверь в хохочущее, спутанное ничто, и из проема вывалился человек. Серый, неприметный.
- А вот и ответ, - Гарх улыбнулся, широко-широко, и шагнул вперед, протягивая к пришельцу руку.

Улыбка-оскал примерзла к лицу, между сцепленными зубами прорвался хриплый смех и струйка пара, Гарх бросился в погоню, рассекая собой упругое, холодное тело ветра.
- Сейчас я напомню тебе... – бегать он умел хорошо. Куда лучше тщедушного пришельца неведомо откуда, - Напомню, кто я!
Последний рывок, рука Марция хватает человека за шиворот, бросает наземь, не хитрым приемом – одной лишь силой и весом. Гарх навалился сверху, перевернул пришельца на спину, и приставил к его горлу клинок:
- Ты у меня все вспомнишь, урод! И меня, и всех остальных, кому промывал мозги! Понятия не имею как ты выжил, или кто тебя к жизни вернул, но поверь, поверь мне, дознаватель, в этот раз ты будешь умирать куда медленнее, - словно бы в опровержение этих слов, меч надавил сильнее, еще чуть-чуть и прорвет кожу.
- Ты у меня... что за!?
Дрогнуло. Мир вокруг покачнулся, горы, потоки снега, цитадель, все стало каким-то слишком четким и плоским, словно бы нарисованным твердыми карандашами, попавшими в  руки талантливого, усердного, но не слишком пока умелого ребенка. Каменная кладка под воином и его пленником стала рядами ровных, кое-где заштрихованных клеток, а затем (все произошло очень быстро), меж клетками побежали новые линии – одна, вторая, прямоугольник, еще, круг, дуга...
«Дверь!» - но прежде чем Гарх успел решить, что же ему делать по случаю появления прямо под его добычей нарисованной двери, она с легким скрипом отворилась, и два тела полетели вниз, в безразмерную серость с черными зигзагами, кругами и линиями.
Неведомо, что ждало его в конце этого падения, но в любом случае Марций решил не рисковать – даже если через пару секунд ему предстоит умереть, Темм умрет раньше. Конечно, слишком легко и быстро, но, что ж – его счастье. Гарх потянул за рукоять, намереваясь вскрыть горло врага одним длинным режущим движением, но клинок не последовал за ней – легко выпал из паза, отлетел на пару метров в сторону, раскалился докрасна, укоротился, сминаясь под невидимыми ударами, стремительно обращаясь в заготовку... брусок... руду. Разматываясь, по-змеиному выползал из-под ладони кожаный ремень, обматывающий рукоять, с тихим шорохом расплеталась, исчезая, кольчуга.
Зарычав (голос странно менялся), Марций отбросил то что оставалось от рукояти, вцепился в горло серого человека, но руки, мощные, жилистые руки опытного воина, почему-то стремительно теряли силу, кисти уменьшались, шрамы исчезали, запястья становились все тоньше. Страх и изумление пробились сквозь сковавшую стремительно молодеющее лицо Марция маску ненависти. Он не понимал, что происходит, мысли путались, лицо человека, которого он пытался задушить, уже казалось абсолютно незнакомым. Подступила паника. Судорожно хватая ртом воздух, Марций изо всех сил оттолкнул от себя «попутчика». Теперь они падали порознь, примерно в метре друг от друга – парень в засаленной больничной пижаме, и мальчик лет девяти, одетый в домотканые рубашку и короткие, по колено, штаны, босой, взъерошенный, перепуганный.
Вокруг замелькали окрашенные в скучный цвет стены, потрескавшаяся плитка, грязно-белые плафоны и решетки... Похоже, дно этой пропасти приближалось.

Отредактировано Марций (2010-05-06 01:46:17)

Возникший из ниоткуда пол, бросился на Марция, и стукнул его по коленке. Боль на миг потеснила жуткую смесь из ужаса и полнейшего непонимания, царившую в его сознании, напомнила о том, что в мире еще осталось что-то знакомое, неизменное, и, как это ни парадоксально, слегка успокоила. Мальчишка зашипел, вскочил на ноги и попятился к стене, лихорадочно озираясь. Сердце колотилось как сумасшедшее, крик тщился вырваться из горла, но к Марцию вернулась способность, хоть в какой-то степени оценивать происходящее, думать.
Он вырос в суровых краях, и, несмотря на возраст, уже встречался с настоящей, не воображаемой опасностью. Эти встречи подарили ему глубинное, бессознательное знание о том, что бывают ситуации, когда бесполезно кричать, плакать, или звать на помощь. Ситуации, когда все, что ты можешь – это собраться, и положиться на удачу.
Мальчик сглотнул, дыхание его немного выровнялось, взгляд стал более осмысленным.
« Это Яма-под-горой, чтоб меня разорвало, если не она! Ни зверь, ни человек в таком месте жить не будет, только те, кого за трусость в Чертог предков не взяли. Уххх... Вот расскажу вечером Сину, где был, он от зависти... ой», - явно слишком оптимистичное предвкушение зависти друга было прервано куда более неприятной мыслью о том, что вполне возможно, ни Сина, ни родителей, ни вообще кого-бы то ни было из знакомых  людей он больше не увидит. Из Ямы-под-горой выхода нет, об этом все знают.
«За что?!», - обида чуть было не выжала слезы, которых не смог добиться страх. Марций всегда гордился собственной смелостью, щеголял ею перед сверстниками. Возможно, она отчасти и была следствием страха показаться трусом, потерять статус заводилы, подвести отца, но... все-же она была. И ввергать его в ад для трусов, не дав даже возможности вырасти, пройти воинское посвящение, и показать себя в бою, несомненно было жуткой несправедливостью.
«Нет. Не может быть! Я же не мертвяк! И потом, не было суда Предков», - продолжая осматриваться, Марций попытался припомнить все, что слышал от стариков о посмертии, но вспоминалось не так уж много. Мальчик взглянул на усевшегося напротив человека.
Чужак. Выглядит скверно, пахнет еще хуже: не просто потом - затхлостью, болезнью. Заговаривать с чужаками настрого запрещали и отец и мама, но если он уже в Яме, вряд-ли нарушение запретов сделает намного хуже. Марций еще колебался, когда чужак первым обратился к нему:
- Эй... Ты мне снишься? Ты сновидение?
- Не, - отозвался мальчик. Секунду поразмыслив, он решил, что сновиденьем быть совсем не почетно, и добавил, - Сам ты сновидение!

Отредактировано Марций (2010-05-07 19:45:34)

То, что чужак был не против считаться сновидением, несколько озадачило Марция, но мало ли как оно у чужаков заведено...
- Но это мой сон... Если бы я был сновидением, мог бы я сам видеть сны?...
Мальчик сосредоточенно шмыгнул носом, пытаясь вникнуть в бормотание собеседника. Сам он в то, что окружающее – сон, не особо верил – слишком уж ярким и правдоподобным оно было. Юный Гарх никогда не видел цветных сновидений – лишь смутные, невнятные формы всех оттенков серого. Иногда тревожные, иногда просто странные, они были совершенно не похожи на реальность.  Нет, Яма и только Яма!
Тут взгляд мальчишки упал на израненные ноги самозванного сновидящего сновидения.
«А ведь он здешний! Ну, точно – весь такой пришибленный, и старики говорили о вечных мучениях для трусов. Про ноги тоже что-то было... По острым камням их бегать заставляют, кажется... Да и вообще, как-то... подходит он к этому месту. Ой, он и ко мне сейчас подходит!»
Очень захотелось отодвинуться подальше от этого тусклого человека, но Марций остался на месте. Если суд Предков ему еще предстоит, объяснить им, с чего это он, член рода Гарх, пусть и не воин еще, испугался узника Ямы, будет трудновато.
- Ты будешь сниться здесь или пойдешь со мной?
- А куда идти-то? - проворчал мальчик, глядя на «тусклого» снизу вверх, - И вообще, ты кто такой будешь? Местный?
Марций пытался держать себя уверенно, и вместе с тем безразлично, но получалось это не сказать чтоб идеально.
«А вообще странно. Они же в Яме – все мертвяки. А кровь течет как из живого. Ну за что, за что меня-то сюда!», - в горле образовался комок, перед глазами всплыло лицо матери, но мальчик отогнал видение.
«Я – Гарх», - эта простая мысль придала сил. Никто из его рода никогда не праздновал труса, не показывал слабости. Ну, по крайней мере, так говорили и так жили отец Марция, его дед и многочисленные дядья.
- Ну, куда собрался? – Марций огляделся, - А вообще, ты не думай, я может с тобой и не пойду, если дороги не знаешь!

Отредактировано Марций (2010-05-12 19:12:21)

- Дороги ты, значит, не знаешь, - буркнул Марций. Вздохнул. Похоже, полагаться следовало исключительно на себя – этот узник Ямы может и взрослый, да только толку от него немного. Однако, мальчик все-же шагнул вслед за ним – разницы ведь и правда не было. Иди куда хочешь.
«И вообще... я и сам пошел бы в ту сторону», - этой мыслью юный Гарх словно камнем змею, пытался задавить другую – о том, что одному ему тут оставаться ой как не хочется.
Что-то хлопнуло. Мальчик вскинулся, обернулся, сердце пустилось в галоп, но Марций не крикнул. Погас один из странных, мутных, как все здесь, светильников.
«Яма... про нее не такое рассказывали. Демоны мол, яд, огонь и хлад... а здесь что? Но все равно паршиво», - под ложечкой сосало – толи голод, толи страх, толи все вместе. Мальчишка поежился – бесплотные взгляды, это он помнил по «нелюдским местам», раскиданным по его родным плоскогорьям, лесам и пустошам. Ходить в такие места настрого запрещалось, но самые отчаянные из мальчишек все равно ходили. Подначивая друг-друга, подкармливая горько-сладкую жуть историями о том, как не вернулись из такого приключения двое из соседнего рода... Истории были правдой, а мальчишки были мальчишками, но не идиотами, и в «нелюдские места» ходили только днем.
Необычайно явственно вспомнилась Марцию затененная кронами громадных, перекрученных меж собой деревьев, полянка. Трава – темная, насыщенно-зеленая, вода в роднике – какая-то тягучая, и в вместе с тем – чище колодезной. И ветер. Не тревожащий кроны, не качающий деревья, существующий, казалось, только на той полянке. Ровный и сильный, вдувающий в голову грезы. А лес молчал. Как же они бежали от этого молчания!
Сквозь туман у корней, сквозь скрипы, вой, и зловещие шорохи (а тучи заслонили солнце...). Они бежали, обмирая от ужаса, и хлопали крылья, и били по лицу ветви и...
Марций принюхался. Сквозь странный, незнакомый и тревожный запах этого места, пробился иной – сырая, гниющая листва. Крашенная тускло-зеленым стена, которой он коснулся, внезапно стала на ощупь гладкой и чуть влажной, как древесный лист, по ногам прогулялся легкий сквозняк. Что это? Одежда шуршит, или и вправду шаги чьих-то мягких лап?
Мальчик заозирался – все чувству напряжены, ноздри раздуваются.
«Ни ножа с собой, ни камней вокруг, ни палок... и на дерево не влезешь! Может Яма – вот это и есть? Зверь, с которым и биться нечем, и бежать от которого некуда?», - пронеслось у Марция в голове. Шаги стали отчетливей, где-то что-то с шуршанием потерлось мохнатым боком об стену, - «Ну и плевать, что нечем! Так буду драться»
Отец показывал ему, как можно остановить пса или волка, куда бить. Впрок – не на детскую силу и вес это было рассчитано. О чем и предупреждал – а то кинется отпрыск усмирять соседского злющего кобеля, и одним мальчишкой станет меньше. Но все-таки это было знание. Знание, что надо делать. Пусть и бесполезное, оно почему-то успокаивало.
«Шаги... Нет, исчезли», - это было правдой. Но лесом с каждым шагом пахло все сильнее, незнакомый мальчику материал, которым был настелен пол, то тут то там был прорван, из прорех  тянулись стебельки трав.

Отредактировано Марций (2010-05-16 16:00:32)