Депривация сна

Он явился всего лишь на девятый день. Негодяй, заставил себя так долго ждать.
-А что поделать, чертям и в аду работы хватает. - развел руками и бесцеремонно расселся на любимом кресле.
Как прошли эти девять дней не хотелось и вспоминать. Сплошной мрак.
-А ты расскажи. - скалится зубастой пастью.
Хорошо, слушай. Первый день было странно. Отведенных трех часов на сон поначалу казалось хватит, но на вторые сутки росло лишь раздражение. Усталость, заплетающийся язык. Мысли в голове путаются, для того, чтобы родить что-либо удобоваримое и умное приходится ворочать мозгами по крайней мере несколько минут. И внутри черепной коробки как жернова мельницы - натужно скрипят мысли, крупинка за крупинкой высыпаясь в сознание. Дальше - хуже.
Третий день был критический. Вот бросить бы все в чертям собачьим.
-Нет собачьих чертей. - назидательно поднимает палец этот рогатый собеседник.
Ладно, не бывает, проехали. Какой говоришь день? Четвертый было уже полегче - в голове появилась какая-то ясность, перестал путаться в днях недели и числах. Но вокруг появились какие-то странно озабоченные твоим поведением люди. Отчего они решили, что знают, как лучше будет тебе?
-Людям всегда от тебя чего-то надо. Иначе становись затворником. - черт делает большие глаза и начинает безумно хохотать увидев недовольно скривившееся лицо.
На пятый день, дабы отвлечься от серых будней ездишь по трассе. Водители соседних машин вообще такие медлительные, а тебе все кажется мало. Выжимаешь педаль в самый пол, сама дорога гладко ложится под колеса. Линия горизонта вдруг прыгает к тебе навстречу, резко, совершенно не спрашивая разрешения. Морозный воздух, врывающийся через открытые настежь окна, оглушает, свистит, единственный не дает забыться в эти минуты. Его ледяные пощечины как нельзя вовремя, когда на "встречку" вылетает такой же сумасшедший как и ты. Резкий поворот руля вправо, гравий, недовольный рев мотора. Обошлось. Сползти с сидения, непослушными пальцами открыть дверцу и выпасть на землю, скорчившись от нахлынувших ощущений. Кто-то теребит тебя за плечо, кричит в ухо, сует в руки кружку с отвратительной бурдой призванной называться кофем, но отдающей отнюдь не этим благородным напитком.
-А шестой? - черт уже смотрит на тебя пытливо, ерзая на месте от любопытства.
Шестой? Да ничего особенного. Ледяной душ, Кофеин в таблетках, запиваемый энергетиком и аритмия. Ничего веселого. Ах да, еще злоба. Ничего не пишется, все вокруг одни бездарности.
-Ха, один ты талант?! - рогатый смеряет тебя скептическим оценивающим взглядом.
Иди ты. Недовольное бурчание. Седьмой день ознаменовался приходом кристальной ясности мыслей. Вот идешь по улице и кажется все-все про всех знаешь. Вот посмотри, видишь ту девушку с собачкой? Да-да, блондиночку. Живет с "папиком", он дает ей деньги, но в то же время мечтает о сексе втроем. А она же каждую субботу ездит к любовнику, скрывая от гражданского мужа, что занятий в ее университете нет. А вон та. Скупа до неприличия. За копейку удавится. Парень рядом с ней? Да так, всего лишь попутчик на жизненном пути. Вон та в серебристой куртке? Заучка, зануда и порядочная сука. Что, суки не могут быть порядочными? Да ладно, эта может. В общем все про всех знаешь. Как человек-рентген.
А на восьмой вообще наступила эйфория. Не хочется ни спать, ни есть, все удается. Дела? За раз делаются, на раз-два-три. Все так легко и удивительно.
А вот сегодня и ты появился, приятель. Ну что скажешь, как дела в аду? И где сера?
-Дефицит. Давай-ка лучше сыграем.
Опять на душу? Ну это же уже было. Может придумаешь чего повеселее? Нет? Ну ладно. Ты мне их и так уже дюжину должен, отдавать когда собираешься?
Черт садится на кресло по-турецки и начинает крутится вокруг своей оси. Дурачится как маленький ребенок. На шахматной доске расставляются фигуры. Черные и белые. Черные ходят первыми.
Сегодня ты неразговорчив. Что, премию не дали в этом квартале? Или грешники устроили забастовку?
-Ты не отвлекайся, я уже все твои шашки съел.
Какие шашки?
На аккуратно расчерченной клетчатой доке вместо пресловутых шахматных фигур лежат лишь кругляшки. Все белые, кроме одной - твоей.
На, получи. Прицельным щелчком отправляешь последнюю прямо в глаз рогатого. Тот перекувыркивается через голову, гаденько смеется и с громким хлопком, оставив после себя лишь отвратительный запах серы (обманул, стервец!), исчезает.
За окном занимается новый серый рассвет. Интересно, что принесет день десятый?

Отредактировано Кристоф (2010-04-13 17:09:27)

Их сожгли на рассвете.
Тетку-рябуху и немую девчонку- как курицу и праздничного ягненка.
Девчонку так и звали раньше- Бяшка.
Она появилась на свет поздней осенью, так же на рассвете, пока солнце еще не успело растопить на лужах первый хрусткий ледок. Мать ее пожила недолго- ровно неделю, а потом умерла, молчаливо проклиная свою судьбу и мужчину- отца ребенка, который бросил ее здесь, в деревне, в осеннюю распутицу. Новорожденную девочку взяла себе повивальная бабка, диковатая лицом женщина, у которой никогда мужа не было, как не было и детей. Никто в деревне не возражал: бабке будет подмога, а со временем- и замена. Так будущее Бяшки было определено раз и навсегда.
Прозвище прилипло к ней уже в сознательном возрасте. Ее крестили Агатой, звали Гаткой и Гатичкой, если она вела себя хорошо, но когда вышли все сроки, чтобы она заговорила, за девчонкой прочно закрепилось прозвище Бяшка, потому что она, беленькая и кудрявая, как ягненок, кроме блеющих звуков никаких более издать не могла. Никакие теткины вышептывания и литье воска в воду не помогали, и на девчонку махнули рукой. Со временем она научилась с горем пополам общаться жестами, но росла нелюдимой и больше ходила за теткой, как невиданная бледная, белая тень.
Тетка была очень ушлой. Кроме того, чтобы пользовать травами односельчан, она еще и пыталась приколдовывать. У нее никогда и ничего не совпадало и не выходило, но деревенские бабы продолжали к ней бегать по ночной поре: от безысходности, которая вязла в вечной распутице, и от того, что литье воска необъяснимо облегчало их думы. Как будто бы они утекали в деревянную миску вместе с желтыми восковыми каплями. Взамен тетке, хозяйство которой было маленьким, носили кур, масло, сальце, и все прочие блага, которые могли предложить земля и труд человеческий. Если не брать во внимание хозяйственную, расчетливую хитрость, повитуха была самой обыкновенной женщиной.
По воскресеньям они с Бяшкой ходили к церковь, обе в чистом. Их не новые, хотя и опрятные юбки и чепцы были окрашены лесной геранью в серо-синий цвет, и кусочками пасмурного неба смотрелись в толпе. В деревне Бяшку считали недоразвитой, и относились жалостливо, но без особой любви. Неродная, странноватая девка, дылда белобрысая, белоглазая, немтырь- что с нее взять? Гатку пристроили пасти овец.  И после того, как девица без роду и племени стала ходить за отарой, начались странности.
Перво наперво ее приметил Радек- старостин племянник, который работал на лесоповале, и каждый раз, выходя на опушку пообедать, видел Бяшку, пасущую отару перед леском. Среди меланхолического пейзажа ее белая с синим фигура выглядела беззащитно, и напоминала одинокую березку. У Гатки не было ни пышной груди, ни бедер, но и языка как будто не было, и это обстоятельство придало Радеку смелости. Месяц смотрел он на девицу, а когда полетели белые мухи, попытался зажать ее в овине. Бяшка вырвалась и убежала, оставив Радека со спущенными штанами, но он все равно похвастался дружкам, что приголубил дурочку из жалости. Про Гатку поползли нехорошие слухи, но ворота дегтем не вымазали, так как тетка во всеуслышанье заявила, что немая как девкой была, так девкой и остается. Через две недели Радекова широкая грудь нашла острые вилы в пьяной драке. Марта, страдавшая по Радеку, возненавидела Бяшку, потому что драка разгорелась именно из-за того, что парня обозвали брехлом.
Повитухина воспитанница, кроткое и безобидное создание, только плакала ночами, лежа на сундуке. У нее обрывалось сердце от невысказанной обиды и страха, но как может себе облегчить душу существо, обреченное на вечное молчание? Бяшка убегала в лес, когда становилось совсем уже невмоготу, и подолгу ходила там, простоволосая, с красными от слез глазами. Ходила до тех пор, пока к ней не приходила апатия от усталости, и она не возвращалась к тетке. Ее безучастный вид и взгляд сквозь предметы служил для односельчан ярким свидетелем бяшкиного слабоумия.
Падеж скота, начавшийся с овец, приписали Бяшкиному недогляду, и девку едва не пришибли, но снова вмешалась тетка. И тут обвинения полились так, будто разверзлись вдруг хляби небесные.
Бяшке припомнили все. Она вдруг превратилась в бледную кровопийцу, которая тянет соки из скотины, и язык у нее с рождения отнял сам Господь, чтобы она не могла славить Сатану словом и богохульствовать. Припомнили ей Радека, которого она сглазила своими бельмами, и которому плевала в каждый след, чтобы он запил. А в сумерках она, не боясь, ходила в лес с пустыми руками, и возвращалась с пустыми, идя задом на перед.
Тетку обвинили во всех смертях, которые случились в деревне за последние пятнадцать лет.  В выкидышах и  мертвых младенцах, которых она якобы превратила в игошей, в отравлениях, в эпидемии оспы, которая выкосила половину селения и оставила на тех, кто уцелел, уродливые метки.
Как будто разом вся ненависть, которая была накоплена людьми, вылилась на двух женщин, как если бы они лишь вдвоем были виноваты во всех горестях и ссорах, во всех изменах и обидах. Как если бы они, невидимые, ходили за плечом и нашептывали каждому на ухо гадкие мысли и смущали сердца, ввергая сомнение и прогоняя веру и любовь. Кто-то должен был принять все на себя, и эти женщины приняли. Как принимали и многие до них, и после.
Их выволокли за волосы, и, связав руки, бросили в речную стремнину. Подводное течение вытолкнуло их на поверхность, и после такого неопровержимого доказательства не стали ждать никаких дознавателей.
Их сожгли на рассвете.
"Ворожеи не оставляй в живых".
Какому богу приносите жертву, люди?..
До самого последнего вздоха они не будут знать, что разум их спит,  и только смерть, которую все почитают за вечный сон, дарует им великое прозрение.
Перед вами ягненок и толстая домашняя курица, которых злоба и страх превратили в нечестивых, кровожадных чудовищ. Как во сне, когда сила воображения довлеет над сознанием, вырастают рога, и страшные пасти, и глаза на месте сосков, и вместо языка появляется ядом сочащееся жало.
Прах от тел чудовищ высыпали в яму на земле горшечника, за кладбищенской оградой.

Вспотевшая прядь волос налипла на высокий лоб. Глаза вновь не хотели закрываться, темные круги расплывались вокруг них, показывая, что его девятая муза  – бессонница. И она вновь вдохновляла на борьбу тяжелой утомляющей разум действительности и мира странных теней ирреальности, что прыгали по стенам окутанного в полусумрак помещения. Свет с улицы, мерцающий полутонами желтоватого отблеска, полоскал опустошенный взгляд ритмом  самого безвкусного напитка из лимонада с газировкой, раскачиваясь в такт шумящему листвой за окнами ветру…
Потемневшие  веки задрожали, сущность хотела покоя. Завесь прямых ресниц скрывает желто-зеленый взгляд и тяжело падает, погружая в мимолетное ощущение сна.
Чьи-то руки тут же обхватывают сзади, прижимая к себе, вливаясь в существо замершего на спине в холодной кровати «не спящего» плотным комом переживаний и желаний. Нежный бархатистый голос нашептывает возле уха какие-то глупости, какие-то любовные глупости… всего лишь те глупости, что заставляет вздрогнуть и напрячься паху в сладкой истоме влюбленности и предвкушения. Наполниться странной негой, тянущей до самых пят, болью сладострастия шумящей в ушах.  Губы приоткрываются, ища поцелуй, становясь влажно-сладкими от чуть потекшей слюны, да и от того нежного словечка, что сейчас опять проникло в мозг, будто провалившийся во сне.
Но это же не сон. Не сон...
Теплые пальцы явственно гладят прохладную кожу, заполняя каждый отрезок жаром. Они скользят по телу, по всему его абрису, плавно вырисовывая круги и черточки касаниями кончиков горячих пальцев. Опускаются все ниже и ниже, касаются бедер и вдруг улетают, словно испуганные мотыльки в стороны.
Глаза открываются – все тот же  потолок, трещинки, паутинка, что отбрасывает фантасмагорическую качающуюся тень по кажущейся серой штукатурке, в которой отсвечивает уличный свет.
- Я не верю тебе, ты ничто… у тебя нет ничего своего – лишь пустота, - голос прозвучал где-то сбоку. «Не спящий» оглядывается, ища того, кто это изрек. Но в комнате веет лишь сквозняк, шелестящий бумагами и документами, оставленными на столе.
- Это не факт, что я ничто. Я могу быть кем угодно… – голос разрезал четким сухим изречением пространство. – Я могу сделать все, что пожелаешь, мне не сложно быть тем, чем ты хочешь.
«Не спящий» садится на кровати, и перекрещивает свои руки, обхватывая свои же плечи, прижимается, согнувшись к коленям, прикрытым легкой простыней. Ему холодно. Безжалостно бьет мелкий озноб. Резко и морозно ломит все кости.  Боль… тупая боль по груди. Разум отказывается воспринимать действительность, он всплесками борется со сном.  Кажется, все уходит во мрак, тает во Тьме, что отпочковывается из углов, вуалируя кривизну теней.
Что же это так болит? Отчего пальцы немеют, вжавшись в кожу холодными как сосульки кончиками?
Он опять закрывает глаза, прислушиваясь к боли.
Тотчас его опутывают те же нежные руки, прижимают спиной к себе и на ухо льется новый мотив, новые слова, печальная исповедь о нем же. Прохлада заполняется жаром - уже нечем дышать от страстного вздоха, от желания что бы... Но голос пролетает тонущим в эфире свистом, когда хочется закрыть уши руками
- Ты не всесилен, и не можешь быть всем, чем я захочу. Да, ты не можешь быть самым простым из всего – ты не можешь быть мной... Ты создал меня, но монстром. Ты живешь за меня, но не таким как я есть. Ты думаешь, я убиваю людей, нет…  Я убиваю лишь твой разум. Ты глупец… Ты живешь сном, порождающим чудовищ. А я не чудовище, я твоя любовь… та, что ты отметаешь с каждым разом, с каждым стоном… делая больно лишь себе. Опять шрамы от само истязаний и опять оторваны крылья на твоей спине... Зачем?
Объятия тают, как сон. Теплые руки отпускают, растаяв легким туманом, чуть обдав его волосы влагой. Заставив их стать тяжелыми, спутанными в адском полуночном бреду шнурами, распущенными, липкими, такими, словно окровавленными. Грязно обвивающими рассеченными сальными прядями  худосочное тело со шрамами от ударов плетенным черным кнутом  для прогона скота, и с двумя глубокими уродливыми бороздами вдоль лопаток, что никак не заживут.
Глаза пустынны и широко открыты - они смотрят вглубь комнаты двумя черными безднами без зрачка. Черные агаты, опаляют пространство безумием и злостью. Они, не мигая, ищут того, кто издевается, шепча на ухо назидания. Ищут того, кто говорит в полутьме, мешая отпустить себя в разгульные страсти его сумасшедших мыслей. Того, кто мешает наслаждаться тянущей болью по спине, мешает увидеть, как гниет кожа на лице его жертв, и как отправляет в мусорный бак дворник черные мешки с останками тел недавних любовников его тяжелых снов наяву.
Никого… Тишина и странный неровный стук своего же сердца. Скрежет стали нарушает вновь снящийся сон.
Зеницы «не спящего» открываются - опять потолок. Они сверкают антрацитовым блеском от огня проехавшего мимо окон грузовика - мусорщика, нарушившего тишину своим дребезжанием и лязгом открывающегося приемника отбросов. В эту ночь он опять увезет все следы вечеринки на свалку памяти...
Странная ухмылка из ряда чуть длинных зубов, разрезает узкую щель плотно сжатых губ.
В отблеске фар машины он  вдруг видит причину бессонницы. Что-то или кто-то маячит впереди темным силуэтом на фоне света витрин из домов напротив. Да, именно кто-то стоит у окна, опираясь бедрами о подоконник, скрестив, нога на ногу и отвернувшись лицом к городу, смотрит вдаль. Но вот он повернулся, рука скользнула вверх, поправляя небольшую накладку на правом глазу... Волосы аккуратно расчесаны на пробор, и ниспадают черными, блестящими чистотой локонами на его изысканный офис-стал пиджак с мерцающим лоском. Парень мягко улыбается, и, покачивая в такт только ему известного мотивчика песни длинноносой туфлей, наливает в высокие бокалы простого стекла, стоящие на подоконнике, обычный полусладкий портвейн. Отставляет бутылку в сторонку и поднимается, двигаясь бесшумными шагами к кровати «не спящего».
- Вы не спите, значит, я не помешал... Ведь сегодня удивительная ночь, не правда ли? Новолуние, это всегда ново и дерзко. Не болит ли у Вас голова, давление не скачет? Примите винца, расслабьтесь.. что-то Вы ужасно выглядите. Я знавал Вас иной… веселой и красивой, странным темным алмазом, журчащим ручьем, благодатно вливающимся в души стремительным кристальным потоком...
Он с улыбкой на мягких губах подходит к кровати и протягивает бокал сидящему.
«Не спящий», сомкнув брови, образующие две глубокие борозды по центру лба, трет виски холодными пальцами.
- Вы знавали меня…иной? Но я не девушка. Ты что, издеваешься… И кто ты?
Взгляд из-под сальных свисающих волос по незнакомцу, который все же так знаком откуда-то. Дрогнувшая рука принимает бокал, но взгляд остается все тем же, тяжелым свинцом в немигающих глазницах, опутанных кругами недосыпа. Мужчина, стоящий над «не спящим» вздыхает.
- Бог мой, девушка, Вы, наверное, переутомились, играя в саму себя. Мы же давние друзья, что с Вами? Оглянитесь - Весна. Скоро Май...
Он опускается рядом на кровать, подтянув коленца брюк и раздвинув ноги на уровне плеча, отпивает медленными глотками кровавый букет виноградников, опустив единственно видный изумрудный глаз, прикрыв его густой щеткой черных ресниц… Звонит сотовый. Парень отвечает кому-то с улыбкой и нежностью, повернувшись профилем. Он мило улыбается, воркуя в трубу опускает лицо, пряди скрывают дальнейшие эмоции и слова. Последнее – это легкий смешок и странно вкусное...
- Я тебя любил и люблю... Но ты становишься такой далекой, странной и непредсказуемой. Ты уже не понимаешь меня.. Ты не можешь быть со мной. Ты не спишь ночами, порождая свои странные видения...
Дрожащая рука той, что не спит и видит сны, сжимает стенки врученного бокала. Она становится, словно железными клещами, разум отказывается слушать свой же разум и слышится треск лопнувшего стекла. Кровь вперемешку с портвейном стекает на острые колени, покрытые белой простыней, пронзая её девственную чистоту алыми каплями, которые растекаются по хлопку в безумное органическое маковое поле. Окровавленные тонкие холодные пальцы разжимаются, выпустив остатки стеклянного месива ссыпаться  окрашенным алым градом по постели. Черные бездны поглощающего мрак взгляда уходят, дав себя вновь заполнить моховым отблеском желто-зеленых глаз. Рот криво косится от собственной неловкости. Жгучая горячая слеза рассекает щеку сверху донизу. Странная боль в пояснице и груди стихает.
Тихий женский голос нашептывает ласковым тоном с хрипотцой в темной комнате никому.
- Привет мой милый… Я, кажется, вновь не спала почти неделю… Простишь?
- Прощаю...

15.04.2010 © Uncia

Отредактировано Ирбис (2010-04-16 02:17:29)

Музыка уже давно звучала в моей голове, сводя меня с ума.  Как Джузеппо Тартини слышал во сне свою "Trille du diable", так и я был пленником этих безумных звуков. Они манили меня, как огонь мотылька, и я пытался сопротивляться им первое время. Честно пытался. Я убеждал себя, что они нереальны, но звуки словно в насмешку становились только громче. Скрипки играли в моей голове свои дьявольские мелодии, подчиняя меня своему ритму и утягивая за собой все глубже. И в какой-то момент я перестал им сопротивляться. Теперь эти мотивы стали частью меня, мои губы исторгали часть их, когда я был уже не в силах терпеть эту музыку внутри. Я перестал есть, перестал спать, для меня уже ничто было неважно. Я чувствовал, что эта музыка была приглашением. Только вот куда?
С каждым днем очертания моего жилища становились все более размытыми, я уже не разделял, где сон, а где явь. Я ждал. Ждал, когда скрипки в моей голове дадут мне знак, куда идти. Я должен был дождаться. И это случилось. Они пришли за мной в день, когда я начинал уже терять веру в то, что это действительно произойдет...
Меня вели за руку в полной темноте, и в этот момент я был по-настоящему счастлив. Вокруг звучала музыка, до этого времени жившая во мне. Все громче, громче, громче. А на самой высокой и пронзительной ноте зажегся свет, и я увидел то, куда стремился столько времени.
- Danza de la muerte! – прозвучало со всех сторон – Танцуй с нами!
И я танцевал. Танцевал среди уродов, с полуистлевшими барышнями, крепко державшими мою ладонь своими костлявыми пальцами. Я обнимал их за высохшую талию и вдыхал запах ладана, который они использовали вместо духов. Раз, два, три. Поворот. Дикая пляска, длившаяся бесконечность. И вместо смеха клацанье зубов, вместо улыбок жуткие гримасы.
На троне восседала сама Смерть, хозяйка бала. Она скалила свои белые зубы и смотрела на танцующих немигающим взором, следя чтобы все вокруг танцевали.
-Танцуйте! Танцуйте, пока можете! – надрывался визгливый голос посреди какафонии звуков. И все слушались его. Как можно противиться Смерти, когда она сама приглашает вас на танец. - Пусть ноги стоптаны в кровь, а руки вас больше не слушаются! Танцуйте под музыку, написанную самим Дьяволом!
Мелодия играла все быстрее и быстрее, движение становились все резче, отрывистей. По залу прокатывался синхронный стук костей по паркету – это мертвые танцевали свой дьявольский танец. Быстрее, быстрее, быстрее… Перед моими глазами стояла пугающая мешанина образов, я уже не понимал, где я нахожусь и кто я есть. Остались только синхронные движения тел и смех, рвущийся из груди.
…Наутро меня нашли мертвым с безумной улыбкой на губах. Музыка больше не звучала.

Отредактировано Ликандр (2010-04-19 15:47:55)

Фредерик
Бяшка запала в душу. спасибо вам за такой чистый образ, жалко, что ей так не повезло.

Отдаю голос Эффутуо, за столь яркую и живую картину из истории.

Эффутуо. Как всегда- пронзительно и ярко.

Но хотелось бы, конечно, отметить так же и Ремфана.)

Разрываюсь между Фредериком и Эффутуо.
Можно, ну можно я отдам два голоса? *донельзя растерянные глаза* Ну, на случай сурового "нельзя" - тогда уж плюсуйте Его Порочнейшеству... )
Эффутуо
Прошлую вашу работу мне было куда легче комментировать, нежели эту. Эта для меня - безжалостный хирург, забывший слово "анастезия". Ничего не могу поделать, но каждый раз несранимо "задевают" именно ваше эссе.
Фредерик
Прекрасная вариация на тему недалекой людской злобы. И, да, Эффутуо прав - стилистика текста впечатляет, весьма и весьма. С удовольствием читала, мсье, с преогромнейшим)

Отредактировано Этайн (2010-04-21 22:43:22)