Они, за редким исключением, были ему отвратительны. Отвратительны, и  в то же время желанны, как бывает желанна законная добыча для хищника. Их улыбки, их пряный, кисловатый аромат похоти, их любопытные взгляды и извечный снобизм. Они были наивны, хоть считали себя отменными хитрецами. Он испытывал к ним смешанное чувство жалости, пренебрежения и вожделения, но предметом последнего являлись отнюдь не тела. Души, уже порядком изъеденные страстями, интересовали его, как азартного охотника интересуют трофеи. И он поощрял. Дразнил. Искушал. А после забирал причитающееся.
Стивен Морган – английский авантюрист, закончивший жизнь в лихорадочной агонии, его волей обрел вторую жизнь. Он принял его облик, немножко, самую малость, изменил манеры, добавил цинизма, приправил безразличием и явил свету Лондона ярким отражением того, что эти люди хранили в себе.
открыто нарушал приличия и наблюдал за тем, как брезгливо морщатся одни, подспудно жаждая такой же свободы и аплодируют другие, тем, кому по вкусу жестокие развлечения с человеческими жизнями.
Старушка Англия молодилась. Она шагнула в новый век и старалась теперь выглядеть поярче, помоднее. Все старое она оставляла позади, все новое влекло ее безудержно, как старую деву, льнущую к очередному авантюристу, обещавшему ей меха и шляпки, золотую, нескучную жизнь, а главное - любовь и страсть.
Вот и Чедвик - вечно голодный, трусливо заискивающий, использующий людей, как носовые платки. Пока ты что-то значишь, Чедвик будет назойливо виться вокруг тебя находчивой сводней, предлагая услуги от интимных, до житейских. Но стоит споткнуться, и забудет твое имя, предварительно выдав сухой некролог с пометкой «Весьма сожалею».
Взгляд Асмодея обратился к спутнику. Фредерик, Фредерик, как далеко ты готов зайти в погоне за чужим обожанием?
Они делили постель и шлюх на двоих, и глупо было бы отрицать, что ему самому было приятно пылкое внимание молодого англичанина. Тот умел отвлекать от тоски, развеивал ее забавными номерами с переодеваниями и негромким, приятно звучащим смехом. Но и он, как спелое сочное яблочко, был тронут гнильцой с бочка. Как жаль, но будь иначе, они бы попросту не встретились.
Иногда, по утрам, незадолго до пробуждения молодого англичанина, он наблюдая, как тот хмурит брови или улыбается во сне. В такие моменты нечеловек, называвший себя Стивеном Морганом думал о том, что он хотел бы заполучить Фредерика навечно. Нет, это чувство было далеко от любви, что описывают в романах и восхваляют во всевозможных трагедиях. Но собственничество в случае Асмодея было не мене пылким и искренним, чем сила, творящая миры. Ему нравилось целовать  Сеймура в висок, когда первые лучи солнца настырно пробивались сквозь тоненькую щель в темных занавесях, а смятая постель все еще красноречиво пахла соком их тел.
Чистых здесь не было, иначе бы здесь не было его. Где концентрируется вожделение, ревность, похоть, тщеславие и алчность, там и он. Как запах великолепной стряпни созывает на кухню всех домочадцев, каждый из которых нет-нет да и пробежит мимо жаркого, благоухающего изумительной подливой, так и Асмодей появлялся то там, то здесь, влекомый запахом чужих грехов.
Громкий приветственный возглас заставил его обернуться. Джеймс Росс, выскочка, сделавший себе капитал на похоронном бизнесе. Человек с легким привкусом мертвечинки, обятельный до уныния, первым протянул руку:
- Мистер Морган, а мы уже заждались!
Называвший себя Морганом вопросительно вскинул бровь, ответил ироничной усмешкой, сухим рукопожатием и случайно оброненной фразой:
- Мистер Росс, ждать – ваша привилегия. Что похороны, что торжества...
Ему было приятно наблюдать, как у Джеймса вытягивается лицо, а приклеенная улыбка грозится вот-вот отвалиться и рассеяться в прах. «Ну же, мистер Росс, покажите чудеса самообладания и актерского мастерства».
Росс недолго лепетал что-то, раскланялся и с Сеймуром, и поспешил скрыться с глаз.
- Трус, да к тому же дурак,  - вздохнул лже-Морган, взглянув на Фредерика.

В отличие от Фредерика, называвший себя Стивеном Морганом к Джонсу отнесся с оттенком легкого пренебрежения. Но это не значило, что о том необходимо заявлять сейчас в момент знакомства, при рукопожатии:
- Взаимно, сэр Джонс, - кивнул князь похоти и ревности, бросив слишком прямой и внимательный взгляд в глаза стареющего любителя игр с кнутом и улыбнулся.
О, что за чудо была эта улыбка. Но для начала стоит обратить внимание на внешность авантюриста, явившегося так метко за наследством совсем недавно упокоившейся престарелой тетушки.
Он был высок и статен, довольно широк в плечах. Держал голову прямо, чуть приподняв подбородок. К его бледной коже не лип загар, а изуродованная якобы сабельным ударом щека придавала эдакий хищный шарм прожженного негодяя и бывалого приключенца. На губах периодически мелькала циничная улыбка, и даже тогда, когда Морган старался быть любезен и обходителен.
Это сбивало собеседников с толку и невообразимым образом влекло к нему женщин, которые, казалось, только и искали подлецов, чтобы в очередной раз разбить сердце, а потом, страдая, рассказывать об этом бесконечной череде сочувствующих кумушек.
Стивену Моргану было 38 лет, но его моложавость, и свежесть в то время, когда остальные выглядели разбитыми и помятыми от похмелья, довольно быстро стали легендарными темами для живого обсуждения.
Морган всегда был безупречно вежлив, гладковыбрит и чист. Одевался он, что называется, с иголочки, но не пестрил аляповатностью нарядов, кроме тех случаев, когда она была необходима, чтобы поддержать экзотический флер.
Последний служил средством привлечения внимании публики и умелого обмана, и в этом случае он старался на славу, демонстрируя сказки тысячи и одной ночи всем желающим.
Улыбка Моргана, а может быть вовсе не она, а спроецированные в сознание Джонса несколько «кадров» из его недалекого прошлого, говорили отставному военному «Я знаю о тебе все», возможно тому даже послышалось, что это было произнесено вслух, ибо в следующий момент он растерянно моргнул и теперь всерьез озадачился попыткой определить, что на него повлияло таким странным образом, - виски или опиум, или то и другое  сразу.
Между тем располагаясь на диванчике подле ширмы, одной рукой Асмодей обнял Фредерика, так удачно занявшего места слева, что называется «подле сердца», другой – тут же подвернувшуюся под руку девицу, худую и бледную нимфу, строго следующую моде и нежившую плечи в дорогих, теплого шоколадного оттенка мехах.
- Мистер Морган, а правда что в Африке есть племена людоедов? – девица не нашла другого способа завязать беседу и полагала, что спросить нужно обязательно о чем-нибудь «сенсационном».
- В Африке? – переспросил Морган. – Милочка, оглянитесь вокруг, - с зубодробильной серьезностью ответил Стивен, - людоедов можно в достатке обнаружить и здесь.
Все-таки в одном старушка Англия оставалась неизменной. Несколько столетий поряд впечатлительные особы обоих полов задавали путешественникам настоящим и мнимым в разных вариациях один и тот же вопрос - что там, за гранью привычного им мира.

Довелось ли ему путешествовать по пустыне? Этот вопрос вызвал у Асмодея саркастическую улыбку. Если бы любопытный участник клуба по интересам только знал, как давно и как долго этому существу «довелось путешествовать»...
- Да, конечно, - живо отозвался лже-Морган. – И это доставило мне множество незабываемых ощущений, - говорить то, что от тебя хотят услышать – вот залог успеха, и он тут же принялся живописать красоты пустыни – ослепительное золото песка, скрипящего на зубах и солнце, жгущее кожу до кровавых волдырей; пробирающий холод, который приходит ночью. Рассказ его был далеким от поэтических изысков и в то же время достоверным, а потому виделся еще более привлекательным. Красноречие и харизма никогда не подводили его. С помощью них он выжимал необходимое количество восхищения, распалял воображение и растравливал страсть.
Он рассказывал о берберах, чьи дома снаружи похожи на норы, но весьма уютны внутри, об обычаях людей в белых, синих, черных одеждах с ружьями наизготовку, рьяно охраняющих дорогой им клочок земли. Охотно подушчивал над французами и, пересыпая инженерными терминами, живописал поиски месторождений, пригодных для промышленной разработки. Рассказывал так увлеченно и так живописно, что весьма сложно было не поверить.
В пространстве английской гостиной вдруг отчетливо повеяло пустынным зноем. Воздух сделался горяч и сух, жег ноздри и легкие, заставляя дышать ртом. Все словно бы поплыло в золотистой, туманной дымке, а светлоглазый и белокурый демон улыбнулся, делая глоток коньяку. Искатели экзотических впечатлений могли быть довольны, он не лгал, ибо в действительности неплохо знал обычаи и нравы тех полудиких людей с медными лицами. Знал теперь и тогда, на заре времен, когда подобных ему они именовали Принцами Пустыни. 
И даже нотка ностальгической грусти в глубоком, хорошо поставленном голосе мужчины была правдивой.
- Мистер Морган, - вновь томно окликнула его девица, - вы скучаете по тем краям?
И он не задумываясь кивнул в ответ, вспомнив белые, обожженные жаром губы настоящего Моргана, который метался на мокрой от пота постели, кого-то звал, но не получал ответа. Тогда, во время убывающей луны, человек (?) в черной одежде и черной чалме просто положил холодную узкую ладонь на лоб умирающего. «Спи, Стивен, я побуду с тобой, пошепчу тебе колыбельную» - прошептал одними лишь губами.
Душа Моргана принадлежала ему, ибо однажды именно он предложил доверчивому англичанину помочь в поисках быстрого заработка. Он умело подогревал его тщеславие, толкая на поиски богатства, славы, признания. Он заставлял его преодолевать необычайные трудности и смотрел, как изо всех сил карабкается этот поверивший в фантом человек. Однако Стивен Морган был достоин уважения, а потому смерть была легкой, и прежде, чем забрать его облик, схожий с обликом его самого, Асмодей стал для Моргана  единственным утешителем.
В те времена Африка была раем для тех, кто желал продвинуться на военной службе или же найти алмазные копи. Он не подвел сына английских буржуа средней руки, и дело Моргана довольно быстро пошло в гору. Он был счастлив, а это не так мало на самом деле. Настоящий Стивен вернулся бы не менее блистательным и богатым джентльменом, сорящим деньгами и цинично улыбающимся завсегдатаям клубов, если бы не вмешалась судьба. Что ж, он проживет его жизнь, а после сгинет за пределами мира старушки Англии, будто его и не было вовсе.
- А женщины? – спросил один из братьев Ллевелин и получил молчаливую, но весьма многозначительную улыбку в ответ, заставляющую девицу в мехах прикусить губу от ревности.

Плутоватый взгляд маслянистых глаз Чедвика говорил красноречивее любых слов. Пенилось шампанское, смеялись девицы. Кокетка в шоколадных мехах игриво повела плечами, прижавшись горячим бедром к Моргану.
В интимном свете ламп шрам на левой щеке лже-англичанина виделся болезненной трещиной в выжженной солнцем и выгоревшей добела земле. Улыбка вновь съехала вправо и стала перечно горькой. На мгновение он отвел взгляд, соглашаясь подыграть Сеймуру. «Что ж, воля твоя» - если птичка так истово желала попасть в силки, незачем было препятствовать ей.
Разморенные и ленивые джентльмены восприняли предложение молодого денди с видимым безразличием только поначалу. В спертом, жарком воздухе плыл сизыми клубами табачный дым, щекотал ноздри, заставлял першить горло. Свет торшеров стал размытым, образовывая круглый ореол вокруг каждого светильника.
В углу медленно надирался мистер Мур, не так давно покинутый очередной любовницей, но начавшееся развлечение привлекло даже его внимание. Мур достал платок, торопливо утер взмокший лоб, мысленно сверяясь с банковскими счетами за последние пару недель.
Никто и подумать не мог, как на самом деле была серьезна придуманная Фредериком забава. «Мальчик, ты сам не ведаешь, что творишь» - подумал назвавшийся Стивеном Морганом.
И вместо того, чтобы подыграть, Асмодей начал действовать всерьез. Как и желал Фредерик, он первым открыл этот странный для одних и весьма закономерный для него торг. Равнодушие уступило место азарту.
Публика сорвалась, будто бы кто-то шепнул им на ухо заветное «Ату!»
Азарт, как чумная зараза, быстро распространился на всех окружающих, словно кто-то дергал этих марионеток за невидимые нити.
Чедвик пристроился у небольшого дивана, облокотившись локтем о спинку, едва не дыша Моргану в затылок. От него разило густым, бульонным потом.
У Джонса, нервно сжавшего трость, вспотели руки. Росс сделал щедрый глоток коньяку, налил еще.
Братья Ллевелин заулыбались широко и горячо. Один из них, тот что был художником, достал блокнот и остро отточенный грифель. И даже тихоня мистер Рассел взвинтился, как скакун, которому под хвост попала вожжа. Рывком потянул галстук-бабочку, глубоко вдохнул, закашлялся.
Сэр Истмен, как пес прикусил трубку и показал в оскале улыбки ослепительную желтизну зубов. Грегори подобрался, подался вперед, в нетерпении ерзая на обитом бархатом сидении.
Асмодей поднял руку, блеснув сапфировым перстнем на указательном пальце:
- Пятьдесят фунтов, - произнес холодно и безразлично, нарочно подогревая азарт.
- Пятьдесят пять! – процедил сквозь зубы Джонс. Набалдашник трости заплясал в руке отставного военного.
- Шестьдесят, - шире улыбнулся Истмен, едва не пуская дым одному из Ллевелинов в лицо. Девица в мехах хихикнула и потянулась за новым бокалом шампанского, покачнулась неловко, поправила туго завитой локон. Взгляд женщины затуманился. Она была опьянена то ли ударившим в голову вином то ли раскрывшейся как диковинный и страшный цветок атмосферой торга. Ее подруга устроилась на полу возле дивана прямо на цветастом турецком ковре. Белые плечи облокотились о мужские ноги.
- Шестьдесят пять, - спокойно продолжил Асмодей.
- Семьдесят, черт возьми! – воскликнул Найджел Джонс смеясь.
«Как они трогательно милы, как непосредственны в этой гонке за твоей нежной плотью, Фредерик. Ты вновь стал звездой вечера, мой дорогой» - подумал демон и почти промурлыкал:
- Он стоит дороже. Триста, господа.
- Слишком низко цените, мистер Морган! Четыреста! – пробасил Истмен, приглаживая пышные усы.
- Четыреста пятьдесят, - подал голос Мур, нервно сглотнув.
Сидевшая на полу девица округлила глаза с протяжным «Оооо!»
- Пять сотен, и он мой, - покачал головой Морган, открывая портсигар и доставая сигарету нарочито медленно. Прикурил, огладил по бедру сидевшую рядом шлюху.
- Пять сотен и пятьдесят фунтов, - мусоля набалдашник трости почти зарычал сэр Джонс.
Ллевеллин дрожащей рукой набрасывал очередную карикатуру.

- Шестьсот пятьдесят, - Истмен взмок от азарта и теперь вытирал толстую шею платком. Слишком жестко накрахмаленный воротничок сорочки царапал горло, отчего сэр Истмен, как норовистый конь нервно дергал головой вбок.
Морган был с виду спокоен и даже холоден, только блестели лазурно-голубые глаза, яркие как то самое небо над пустыней, о котором он буквально несколько минут назад так талантливо  живописал. Время от времени демон посматривал по сторонам и, подогревая азарт противников, увеличивал ставку. Шампанское и коньяк лились теперь рекой.
Первым сошел с дистанции мистер Росс. Его не приходилось жалеть. Кесарю Кесарево, как говорится, а стервятнику хватит и мертвецов или их вдовушек. «Удачи, мистер Росс» - искренне пожелал Морган, продолжая торг.
Живой товар, расположившийся на оттоманке, судя по всему, был всем доволен, поэтому волноваться не приходилось. Свою долю внимания Фредерик получал сполна. Сейчас его пожирали глазами, жаждали так, будто он целиком был отлит из золота, а вместо глаз были вставлены два крупных алмаза, равных которым больше нет ни в одном из трех миров. Подстегиваемые волей Асмодея, торгующиеся за право обладать Фредериком Сеймуром, уже не разбирали о чем торгуются, едва ли соображали, что происходит и готовы были вцепиться в глотку друг другу,  лишь бы только этот веселый и податливый юноша на одну единственную ночь остался с ними.
«Вечер твоего триумфа, мой дорогой», - Морган, глядя на Фредерика прямо и чуть исподлобья, отсалютовал бокалом с коньяком. Сделал глоток. Так пьют кровь или душу, так пьют силу, так забирают последний вдох и выдох.
Девица в шоколадных мехах льнула к плечу светловолосого мужчины, горячо нашептывая ему на ухо пьяный бред, двигала бедрами, жаждая ласки.  Небрежным жестом Морган погладил ее по затылку, как кошку. Казалось, сейчас все бытие маленького мирка закрытого клуба кружилось вокруг него. Он был единственным центром этой странной вселенной.
Ллевелин уже исчертил третий листок и никак не мог остановиться. Казалось, что его рукой водил кто-то другой, невидимые бесы заглядывали в пока еще белый блокнотный лист из-за плеча, кривили рожи, теребили за плечи, сбивали с толку, пытались выхватить карандаш, в этот момент он подумал, что кажется перебрал с кокаином, но остановиться уже не мог.
Асмодей стряхнул пепел в поданную другой девицей пепельницу. Дошли до тысячи фунтов, но цена продолжала взвинчиваться.
На полутора тысячах фунтов Истмен, громогласно выругавшись, сошел с дистанции. Мур, покинувший торг гораздо раньше, не преминул над ним зло поострить.
Побледневший Грегори откинулся на спинку кресла. Отчего-то у него закружилась голова и потемнело в глазах.  Тихоня мистер Рассел поднял и опустил руку, думая о том, что он являет собой пример классического неудачника.
Остались Найджел Джонс и Стивен Морган. Один на один, как боксеры на ринге в окружении возбужденной публики.
Заполненная табачным дымом комната едва не плыла, предметы время от времени теряли свои очертания, к едкому и горькому запаху табака примешался откуда-то взявшийся запах восточных благовоний. Пьяная девица принялась раскачиваться из стороны в сторону, намурлыкивая что-то себе под нос. Узкая, бледная ладонь Моргана заскользила между ее лопаток. Разомлевшая и раскрасневшаяся, она ерзала все сильнее.
Дышащий в затылок Чедвик откровенно раздражал, но он был необходимым злом.  Пока один Ллевелин рисовал карикатуры, другой уже сочинил пару эпиграмм и сгорал от нетерпения их продекламировать. Пожалуй, эти двое были самыми безобидными представителями в компании английских людоедов.
- Две тысячи пятьсот фунтов! – воскликнул Найджел Джонс с досадой.
«Не умеете блефовать, мой дорогой» - улыбнулся Стивен Морган и покрыл цену, «добив» ее до трех тысяч. «Ну же, сэр Джонс. Что вы будете делать теперь?»
Отставной офицер боролся с азартом и жадностью, вожделением и желанием обладать. Морган внимательно посмотрел на Фредерика: «Что будет с тобой, мой дорогой, если я оставлю тебя ему?» - дрогнул в улыбке правый угол бледных губ. Вынув сигарету изо рта, Асмодей поцеловал девицу в шею. Та глубоко вздохнула и охнула.

Истмен присвистнул и рассмеялся. По-новой прикурил трубку, покачал головой. Мистер Росс с досадой хлопнул себя по коленям. Протрезвевший было Мур вновь погрузился в пьяную тоску о несбыточном. Испытывая почти христианское сострадание к покинутому любовнику, именовавший себя Стивеном Морганом поделился с ним пьяной девицей. Та, порядком распаленная ласками мужчины, почти не заметила смены партнера. На побледневшем лице Грегори отчего-то появилось сосредоточенное выражение, будто бы он искал подвох в случившемся и никак не находил.
Аукцион был сыгран идеально, и марионетки имели право на небольшой отдых.
Асмодей почти слышал, как бьется сердце Найджела Джонса, заходясь от злости. Тщеславный и излишне гордый, отставной военный не любил проигрывать. Похоже, что Морган сегодня приобрел отменного врага. «Берегите сердце, сэр Джонс» - блондин обворожительно улыбнулся, демонстрируя Джонсу ровные, белые зубы в хищной предупреждающей улыбке. Кивнул, будто благодаря за достойное соперничество, подумал о том, с каким удовольствием он прошелся бы кнутом по его поджарой жилистой спине. На мгновение прикрыл глаза.
На Чедвика и его восклицания Морган не обратил практически никакого внимания, лишь только вяло отмахнулся в ответ:
- Не стоит рассыпаться в благодарностях. Все получили желаемое, - толстяку стоило больших усилий проглотить это заявление, не подавившись. Ничего, если у Чедвика в горле запершило – запьет, не велика беда. Владелец клуба мог сейчас лепетать все, что душе угодно – ясно было одно, он урвал необходимый кусок для поддержания этого кружка развратников, за эти деньги можно было выслушать пару не слишком вежливых откровений. Тем не менее, вкладываться в подобный «бизнес» всегда было выгодно, тем более Асмодею. Он лелеял развратников всех сортов и мастей, как своих ненавистных и в то же время безумно дорогих детей. Отвращение ко всем и каждому в его душе перемежалось с саркастичным умилением их слабостям. Сам он еще не насытился их чувствами, ведь это было лишь первое блюдо.  Публика вдоволь натешилась представлением, устроенным Фредериком и следовало придумать что-нибудь эдакое «на второе».
- Ты весьма самонадеян, вот что я тебе скажу, - прохладный шепот на ухо Фредерику в рыжеватые пряди волос. Короткое поощрительное замечание.
– Впрочем, я почти не ревную, мой дорогой. Ведь мы все обсудим потом, - и он негромко, хрипло рассмеялся, дыша парами коньяка и табачным дымом. Но почему-то смесь этих запахов была влекуще сладкой.
Когда пришла его очередь смотреть карикатуры Ллевелина, Морган одобрительно кивнул и неожиданно тепло улыбнулся художнику. Тот едва ли сам осознавал, какими точными вышли портреты всех присутствующих.
Атмосфера, несколько минут назад ощущавшаяся серьезным напряжением, сейчас несколько развеялась. Азарт больше не туманил ни чьих глаз, к предметам обстановки вернулись прежние очертания. А желания, засев глубоко внутри, вскоре проявятся новыми поступками. Как семена – дадут всходы, и вот тогда можно будет посчитать урожай…
- Художника или его коробочку с зельем? Или к зелью непременно необходим художник?  - иронично переспросил Морган, губы которого сейчас оказались в опасной близости от шеи Фредерика Сеймура.
- Как бы ты сегодня хотел развлечься, не считая коробочки с зельем? С Ллевелинами или без? – он открыто насмехался, впрочем, не слишком зло. Когда, спеша и едва не спотыкаясь, с подносом и бокалами вернулся Чедвик, мужчина неторопливо достал чековую книжку и перьевую ручку.

- Хорошо, значит, сегодня мы будем развлекаться без талантливых братцев, - Морган сменил одну докуренную сигарету на другую. Дым змеей вился с уст. – А главное без плетки сэра Джонса. Мне показалось, что такая перспектива тебе не по душе.
Фредерик был ласков и покладист, сейчас так особенно. И мужчина не отказал себе в удовольствии потереться щекой о рыжеватые кудри Сеймура, поощряя.
«Юный, заносчивый проказник. Ты готов весь разменяться на обожающие взгляды, как будто тебя не существует без них, как будто твой мир перестанет быть, если кто-то из этих пустых, чванливых и самодовольных болванов не посмотрит на тебя. Они оценивают тебя словно вещь. Обмусоливают взглядами. Тискают тебя в темных углах и не своих простынях, как куклу, а ты и рад стараться. Рад улыбаться, и всем полезным, милым быть. Я бы назвал это чудесами лояльности, мой дорогой. Лояльности, граничащей с потерей собственного лица». 
Вы когда-нибудь пробовали целоваться стоя на крою крутого обрыва, за секунду до того, как столкнуть любовника вниз?
И Асмодей – Морган снова поцеловал свою ненаглядную жертву, к которой был так привязан. Поцеловал  неожиданно нежно и легко, будто целовал ребенка.
Из всех детей разврата и похоти, в этом месте и в этом времени, Фредерик Сеймур, пожалуй, был самым обаятельным. Его словно бы создали для милых шуток и остроумных выходок, как будто бы просто не существовало другого применения этому человеку, кроме салонных и альковных развлечений, наркотического дурмана и карточной игры. Как будто не было больше в мире ничего, что могло бы греть и радовать эту душу.
В следующее же мгновение Морган поднялся, не обратив ровным счетом никакого внимания на призывный взгляд певички и на ее якобы веселые завывания, которые не могли скрыть голодную, волчью тоску в глазах:
- Покажи, - хмыкнул с извечной горькой иронией.
«Покажи мне все закоулки этого забрызганного шампанским и спермой сарая, Фредерик. Покажи мне хоть что-нибудь, что я еще не видел здесь и где-либо еще. Что-нибудь новенькое, хотя вряд ли тебе удастся. Впрочем, я согласен и на твое порывистое объятье и на поцелуй в качестве утешения. Мы оба мастера целоваться. Так что, давай, хотя бы посмотрим друг на друга, в сотый, тысячный раз».
«Хочешь я покажу тебе клуб целиком?» - спрашивал Фредерик, и демону было в самую пору задать такой же вопрос. Изящный фокус с аукционом он уже показал. Но вечер не был поздним,  - оставалось время еще для парочки номеров.
И так хотелось вывернуть чье-нибудь нутро наизнанку. Идея пришла мгновенно.
Он щелкнул пальцами. Сейчас, ровно в эту секунду, когда они удалятся, Чедвику покажется, что он где-то потерял чек.  Покажется так четко и явственно, что он покроется новой волной испарины и схватится за сердце. Затем начнет подозревать кражу. Поднимется паника, все станут искать.
Асмодей очень любил такие шутки с важными для людей вещицами. Чеками на большие суммы, обручальными кольцами с бриллиантами, парой символов в документах купли-продажи.
Итак… Небольшая миниатюра в  антракте.
- Вижу, ничто не радует тебя так, как порция достойного внимания, - негромко проговорил Стивен, когда они отошли от кучкующихся у рояля членов клуба. В длинных и крепких пальцах мерно покачивался бокал. – Ты мог бы пить его не останавливаясь, как нектар.

Один из выдающихся художников периода популярности рокайльного стиля Уильям Хоггарт, так много сделавший для британской школы и бывший непревзойденным мастером по части бытового реализма, пришел бы в ужас от того, где находятся его работы. И не потому, что был моралистом, а потому, что вдруг увидел бы персонажей своих полотен ожившими во плоти. Правда, столетие с небольшим спустя. Но эта поправка на время – сущие мелочи.
Они все, включая самого Асмодея, были до нелепости гротескны – тот самый случай, когда правда и искренность переваливают через край, и изливаются на зрителя бурным потоком ужасающего уродства грехов человеческих.
Фередерик открывал одну за другой двери веселого дома, не открывая ровным счетом ничего удивительного.
Вот, несколько тысячелетий назад, то же самое вы могли бы видеть в царских покоях или в доме зажиточного торговца, с незначительной сменой декораций и действующих лиц. Время только перекрашивало эти стены, меняло форму утвари, предметы, делая их более удобными. Человек в сущности оставался тем же алчущим животным.
Так какая разница?
Сам не заметив, как погрузился в размышления, демон словно бы очнулся перед двумя комнатами. Фредерик открыл двери и… Асмодей вдруг неожиданно расхохотался, увидев что показывает ему молодой человек.
- В одном венецианском борделе пошли дальше, мой дорогой. В стене был установлен металлический желоб. Высоту и радиус этой милой вещицы можно было регулировать в зависимости от параметров одного из любовников. Кажется, умельца, претворившего это в жизнь звали Джованни Разуло, - он на мгновение нахмурился, словно бы вспоминая очень важную деталь. – Да, точно! Разуло, черт возьми. Славный малый был.
Об одном демон умолчал, что видел он это в 1740-м году, как раз во время приезда курфюрста саксонского в Венецию и что Джованни Разуло – этот механик самородок и большой затейник, однажды был выброшен из окна в темные воды Большого Канала со свернутой шеей.
- Ты пробовал это? – лже-Морган прищурил яркие, лазурные глаза.
Если вы хотите поговорить о сути порока и о каком-либо грехе, говорите об этом не  с тем, кого вы называете князем распущенности, ревности и разврата. Говорите об этом с людьми. И они расскажут вам такое, чему позавидовал бы мифический дьявол в мифическом аду.
Паузу нарушил доносящийся издалека гомон голосов. Вот и Седвик, поднявший шумиху:
- Но он был здесь, сэр Джонс! – голос владельца клуба срывался на фальцет.
- Подумаешь, бумажка, - откровенно издеваясь, гоготал Истмен.
- Все-таки бумажка на три тысячи фунтов, - аккуратно заметил мистер Росс.
Асмодей почти видел, как при этом он торопливо приглаживает ладонью короткую челку, зачесанную набок над низким лбом. Глядя на то, как красиво и небрежно Фредерик курит его сигарету, демон улыбнулся.
- Кажется кто-то что-то упустил из виду…

Морган на какое-то мгновение задержался на пороге комнаты, глядя на стоявшего в коридоре Фредерика. В чем-то он завидовал ему. Ему было все еще интересно в постели. И ему нравилось чувствование. Казалось бы, такие мелочи – ничего особенного.  Большей части людей интересно в постели. И большей части интересно чувствование. Они считают это само собой разумеющимся, не видят в том ничего необычного. И верно, ведь это естественно.
Другое дело тот, кто ничего не чувствует. Вернее, чувствует безразличие и жажду, и оба этих чувства, во многом противоположных, - иссушают, изматывают его, из года в год, из века в век.
А как хотелось бы той беззаботной, безоглядной легкости, которая есть у смертных… Возможно, в том крылась истинная суть привязанности Асмодея к Сеймуру.
Взгляд демона потемнел, утратив лазурь, став свинцовым, и он отвел его, глухо и немного рассеянно отозвавшись в ответ на слова Фредерика:
- Конечно же, накричатся. Когда-нибудь… - не нужно обладать тонким слухом и даром предвиденья, чтобы иметь возможность заранее знать результат. Чек обнаружится в самом неожиданном месте за мгновение до того, как скандал из-за него перерастет в потасовку. Ну может быть кто-нибудь и отпустит другому парочку оскорблений, но это было не в ведении Асмодея, ведь люди сами решают как им себя вести – проявить великодушие или заносчивость и злобу. И никакой демон не может заставить человека стать хуже, чем он есть, если сам человек не желает того.
Он прошел следом за Фредериком и, когда тот принялся возиться с кокаином, просто смотрел на него, сплетя руки на груди.
- Нет, - ответ был спокойным и тихим. Ему «для куража» вовсе не требовался кокаин, потому что наркотиком демона Асмодея были человеческие чувства. Сейчас Фредерик немного расслабится, станет томным и податливым с той долей лихорадочного возбуждения, что отражается сумасшедшим блеском в глазах, и тогда уже он отведает своего зелья – сладкого и пряного, пахнущего влагой двух схлестнувшихся в страсти тел.
Закрылась дверь.
Когда Сеймур закончил возню с порошком, Морган в это время уже развязал галстук бабочку, расстегнул смокинг и небрежно бросил его на стоящее рядом кресло. Следом отправился белый жилет. Оставшись в рубашке и брюках, мужчина закатал рукава и подошел к Сеймуру, обнимая его сзади. Пальцы прошлись по предплечью молодого человека. Бархатный чуть хриплый голос прозвучал у самого уха:
- Потанцуем?
Помимо прочих злодеяний князь похоти и ревности приписывали страсть к некой девице, чьих женихов и мужей он истреблял. Имя ей было Сарра, ее черные кудри и тепло-карие ланьи глаза когда-то пленили его настолько, что он не находил себе места от тоски. Снедаемый ревностью, он пообещал, что подле девицы не будет более никого из мужчин, и так или иначе он будет обладать ею.
Фредерик не был похож на Сарру, но сейчас Асмодей чувствовал, что пожалуй смог бы истребить парочку-другую любовников этого молодого прохвоста, чтобы иметь возможность ощущать эту легкость жизни рядом с ним вновь. Снова и снова, легко и просто, как прогулки в аллее под сенью вязов.
С этой мыслью, быстрым и жадным поцелуем, почти укусом, Морган впился в шею любовника, накрепко сжимая того в объятьях.